А Рафаэлла теперь не таила улыбки. В два счета они превращались чуть ли не в приятелей.
– Я из Франции.
– Да ну? Там и живете?
Она в ответ мотнула головой, став почему-то более сдержанной.
– Нет, живу я в Сан-Франциско.
– Так я и думал.
– Да?
Она взглянула на него удивленно и весело.
– Как вы догадались? – спросила с полнейшей простотой. Но в глазах читалось, что она себе на уме. Манера вести беседу подсказала ему, что не очень-то ей приходилось сталкиваться с грубым миром. – А похоже, что я из Сан-Франциско?
– Не похоже. Просто у меня догадка, что вы здесь живете. А с удовольствием?
Она неспешно кивнула, но бездонная печаль вернулась в ее глаза. Вести с ней беседу – все равно что вести корабль по незнакомой реке: не знаешь, где сядешь на мель, а где можно мчать на всех парусах.
– Мне нравится Сан-Франциско. Хотя с некоторых пор я редко выбираюсь в город.
– Вот как? – Он побаивался спросить всерьез, отчего она редко выбирается именно с некоторых пор. – Что же тогда занимает ваше время? – Его голос своей мягкостью ласкал ее, и она повернула к нему глаза, расширенные больше прежнего.
– Я читаю. Запоем.
Тут она улыбнулась и поежилась, словно смутясь, слегка покраснев, отвела взгляд, вновь посмотрела на Алекса и спросила:
– А вы чем занимаетесь?
Сочла себя очень смелой, раз задает несколько личный вопрос этому незнакомцу.
– Я адвокат.
Она кивнула со спокойствием и улыбкой. Ответ ей понравился. Всегда юстиция казалась ей интригующей, и, пожалуй, это как раз подходящая работа для такого человека. По ее догадке, они приблизительно одного возраста. В действительности же он был на шесть лет старше ее.
– И вам нравится такая профессия?
– Очень. А вы, что вы делаете, волшебница, помимо чтения книг?
Ей захотелось сказать с оттенком иронии, что она нянька. Но это показалось незаслуженно жестоким по отношению к Джону Генри, поэтому последовала пауза, Рафаэлла лишь качнула головой, сказав:
– Ничего. – Не таясь, посмотрела на Алекса. – Совершенно ничего.
Ему по-прежнему было любопытно, откуда она такая взялась, какую жизнь ведет, чем занята целый день, отчего же плакала в тот вечер. Это занимало его все сильнее и сильнее.
– Вы часто путешествуете?
– Время от времени. Всего по нескольку дней. – Она опустила взгляд на свои пальцы, уставилась на золотой перстень с крупным бриллиантом на левой руке.
– А теперь собрались назад во Францию? – Он подразумевал Париж, в общем и целом верно. Однако она отрицательно покачала головой.
– В Нью-Йорк. Я бываю в Париже один раз в год, в летнее время.
Он закивал с улыбкой:
– Красивый город. Я однажды прожил там полгода и влюбился в него.
– Да? – Рафаэлле это явно было приятно услышать. – Значит, вы говорите по-французски?
– Не ахти как. – Вновь вернулась широкая мальчишеская улыбка. – Уж точно не так отменно, как вы по-английски.
Тут она тихо засмеялась, вертя в руках книгу, купленную в аэровокзале, на которую указал теперь глазами Алекс:
– Вы ее читали?
– Кого?
– Шарлотту Брэндон.
Рафаэлла кивнула:
– Люблю ее. Прочла все книги, которые она написала. – И посмотрела на него, словно бы извиняясь. – Знаю, не очень-то серьезное это чтение, но изумительное, для того чтобы отвлечься. Откроешь любую ее книгу и сразу погружаешься в мир, который она описывает. Наверно, такого рода литература представляется мужчине пустяковой, зато… – Не сознаваться же ему, что эти книги спасают ее, сберегая рассудок в эти последние семь лет, еще подумает, будто с разумом у нее неладно. – Зато она очень увлекательная.
Алекс улыбнулся совсем доверительно:
– Знаю, знаю, я ее тоже читал.
– Да ну?
Рафаэлла взглянула на него по крайней мере недоуменно. Книги Шарлотты Брэндон вряд ли подходящее чтение для мужчины. Джон Генри наверняка не стал бы их читать. Равно как и ее отец. Те читают не беллетристику, а что-нибудь про экономику, про мировые войны.
– И вам нравится?
– Очень. – Тут он решил немного продлить игру. – Я их прочел все до единой.
– Правда? – Ее огромные глаза еще больше расширились: удивительно, что адвокату такое интересно. Она с улыбкой протянула ему книгу: – А эту успели прочесть? Она совсем новая. – А вдруг она нашла наконец сотоварища?
Бросив взгляд на книгу, он кивнул:
– По-моему, она самая удачная. Вам понравится. Она серьезнее некоторых предыдущих. Больше вызывает раздумий. Много и откровенно говорится там о смерти, это не просто милое повествование. Немало высказано весомого.
Он-то знал, что мать писала этот роман весь прошлый год, накануне весьма серьезной хирургической операции, и боялась, что будет он последней книгой. И постаралась вложить в нее нечто значительное. И это ей удалось. Алекс с большой серьезностью проговорил:
– Автору она очень дорога.
Рафаэлла недоверчиво произнесла:
– Откуда вы знаете? Вы встречались с писательницей?
Настала короткая пауза, на лице его вновь заиграла улыбка, он наклонился к Рафаэлле и прошептал:
– Это моя маменька. – Та в ответ рассмеялась, словно серебряный колокольчик, приятнейший для слуха. – Честное слово, это так.
– Послушайте, для адвоката вы очень уж несерьезный, право.
– Отчего же? – Он постарался принять обиженный вид. – Я серьезен. Шарлотта Брэндон – моя мать.
– А президент Соединенных Штатов – ваш отец.
– С чем вас и поздравляю. – Он протянул руку для пожатия, она вежливо опустила свою ладонь в нее. Получилось крепкое рукопожатие. – Кстати, меня зовут Алекс Гейл.
– Вот видите! – снова засмеялась она. – Ваша фамилия не Брэндон.
– Это ее девичья фамилия. Мать зовут Шарлотта Брэндон Гейл.
– Вон оно как. – Рафаэлла все смеялась, не могла, глядя на него, не расхохотаться. – Вы всегда этакие байки рассказываете?
– Только совсем незнакомым людям. Кстати, волшебница, а вас как зовут?
Он сознавал некоторую свою напористость, однако отчаянно хотелось знать, кто же она такая. И преодолеть взаимную безымянность. Он желал услышать, как ее зовут, где она живет, чтобы в том случае, если опять она растворится в воздухе, удалось бы ее вновь отыскать. Она чуть помешкала с ответом, потом улыбнулась и сказала:
– Рафаэлла.
Он в сомнении покачал головой, но продолжал улыбаться:
– Теперь это мне напоминает байку. Имя у вас не французское.
– Да, испанское. Я только наполовину француженка.
– А наполовину испанка?
Ее внешность подсказала ему, что это правда: иссиня-черные волосы, черные глаза и фарфорово-белая кожа, такова, по его понятиям, и должна быть испанка. Ему и в голову не пришло, что краски свои взяла она от отца-француза.
