и облизываю губы. Поднимаюсь с колен. Улыбаюсь от выражения полной дезориентации на лице Виктора. И тихонько взвизгиваю, когда он стискивает меня в своих медвежьих объятиях, возвращая обратно попой на столешницу.
Взгляд у него ошалелый. Движения пылкие, лихорадочные. Вик нападает на мои губы. Зацеловывает. Быстро-быстро. Покрывает поцелуями лицо, кусает губы и шепчет, много и часто, сбивчиво, на вздохах:
– Люблю… люблю… Больше жизни люблю, Кулагина!… Похуй на правильный момент… Тони, выходи за меня, а? Давай поженимся?... Хочу, чтобы ты окончательно стала моей, конфетка… Только-только моей!
Когда до моего мозга доходит смысл услышанного, я теряюсь. Слегка. Торможу Вика, упираясь ладонями ему в грудь. Мамочки, как бахает его сердце! Сильное, мощное, в ладонь мою ударяется “с разбега”.
Я заглядываю в его глаза. Они полыхают! Восхищением, трепетом, гордостью. Такой шквал чувств в его взгляде! И все обращены ко мне. На меня. Я неожиданно тушуюсь. Решаю свести все к шутке, глупая. Бросаю:
– Так вот как оно работает? Всего-то надо было сделать минет, и ты готов вести меня в ЗАГС?
Вик бледнеет. Краска сначала стремительно отливает от его лица. А потом, хлынув с новой силой, приливает к щекам. Мой опер краснеет. Мой мужик в натуральную смущается! Зависает, как будто я ему сейчас пощечину влепила.
Я понимаю, что я конченая дура! Ляпнула такую ерунду! Испортила такой моментище! Тут же об этом жалею и обхватываю ладонями его щеки, тараторя:
– Я пошутила. Я просто неудачно пошутила! Прости, пожалуйста! Конечно, я так не думаю, Вик!
Волков ничего не говорит. Лезет в карман брюк, которые все еще висят приспущенные у него на бедрах. Порывшись в кармане, достает…
– Блин, Вик…
Блин-блин-блин! Смотрю на черную бархатную коробочку в его пальцах, и теперь уже меня смущение топит с головой. Он подкидывает ее в своей ладони и тут же ловит. У меня сердце вместе с колечком прыгает в груди.
– Иногда я так хочу промыть тебе рот с мылом, Кулагина! Честное слово.
– Вик, прости, я такая идиотка…
– Я уже две недели подбираю удачный момент, чтобы тебе предложение сделать. Весь мозг себе вынес! А ты мне про минет, серьезно?
– Я взяла и снова все опошлила, прости…
Волков хмурит брови. Я всем своими видом транслирую глубочайше раскаяние. Смотрю на него взглядом покорной лани. По крайней мере верю, что именно такой у меня сейчас взгляд. Да, вот такая я несдержанная дама. Портить все – люблю, умею, практикую. Идиотка – одним словом.
Наступает крайне неловкий момент. Я, все еще полуголая, сижу у него на рабочем столе. Он, все еще в спущенных брюках, стоит у меня между ног и сжимает в ладони заветное колечко в коробочке. В дверь кто-то стучит. Мы оба не обращаем на это никакого внимания. У нас тут личная драма, нам не до посетителей! Даже когда дергают ручку – сердечко всего на мгновение сбивается с ритма от испуга. Но дверь не поддается. Время, кажется, замирает. А потом…
Мы переглядываемся. Сначала робко другу другу улыбаемся. А дальше и вовсе начинаем дружно хохотать. С губ Вика срывается низкий грудной то ли смех, то ли стон отчаяния. Будоражащий каждую клеточку. Слишком он заразительный и искренний, что мне сложно устоять и не рассмеяться в ответ. Мы два совершенно ненормальных человека! Но самое главное – на одной волне.
Я обнимаю его за шею, прижимаясь. Ладошкой колючую щеку глажу, повторяя на ушко:
– Прости…
– У нас даже с предложением какая-то задница, Кулагина. Я хотел красиво. Так, чтобы было, что вспомнить. И что в итоге вышло?
– О-о, это было красиво, – протестую, – и нам точно будет, что вспомнить!
– Но нашим детям мы об этом рассказывать не будем…
– Ни за что! – округляю в притворном ужасе глаза. – Я сгорю со стыда!
– А Ру будет спрашивать, когда вернется.
– Тогда нам срочно надо придумать “рабочую версию”.
– Надо. А эту оставим только для нас двоих.
– Это будет наш маленький, м-м, приватный секрет.
Переглядываемся и смеемся. Целуемся. Обнимаемся. Делим этот потрясающий момент поровну. На двоих. Я снова тянусь и чмокаю Вика в губы. Раз. И еще. И еще пару тройку раз – не могу им насытиться сполна! А когда все-таки отпускаю его из своего захвата рук и ног, Волков открывает коробочку.
Я вижу, как, несмотря ни на что, руки Вика дрожат. У меня дыхание перехватывает. Он волнуется, как мальчишка.
Там колечко. Аккуратный золотой ободок и изящный камушек на черной бархатной “подушечке”. Элегантно и совсем не вычурно. У меня душа замирает.
Волков достает его и берет меня за руку. Мы встречаемся взглядами, Вик подмигивает. У него волнительно-шутливое настроение. У меня же на глаза слезы наворачиваются и губы дрожат. Да что там, кажется, что меня уже всю охватывает легкий тремор. Это все гормоны. Это они, предатели!
– Конфетка… – начинает Вик, чувствуется, что он тщательно пытается подбирать правильные слова, от этого сердце сжимается все сильнее и сильнее, – хочу предупредить, я не могу обещать, что дослужусь до генерала, – улыбается, я смеюсь сквозь слезы. – Я совершенно точно не перестану косячить. И гарантирую, что буду ревновать тебя всю жизнь.
– Даже когда мне будет восемьдесят и вставная челюсть?
– Тем более тогда!
– Дурачок…
– Но еще сильнее я буду тебя любить. Уже, – поправляет сам себя. – Уже больше десяти лет, не переставая ни на мгновение, люблю, Кулагина.
– Мы потеряли десять лет, Вик…
– Мы их не теряли, – упрямо качает головой, – мы дали друг другу выбор и свободу. Дали попробовать себя в других отношениях. Лично я без тебя не смог. Тебя ждал, конфетка. Знал, что вернешься. А ты?
– А я обещаю, что больше тебя никогда не разочарую! Клянусь, что буду стараться стать самой лучшей женой, подругой и любовницей для тебя, Волков. Обещаю, что ты не пожалеешь ни на мгновение… Веришь?
– Верю. Ты выйдешь за меня, Кулагина? Готова поменять фамилию?
Я часто-часто моргаю и киваю, прошептав всего одно короткое:
– Да! – опомнившись, добавляю, – конечно, готова!
