«В волосах моих заблудились мысли твои — неужели ты этого не понял?»
Наверное, именно так она должна разговаривать. Вспомнить, что когда-то она писала стихи. Это было давно. Это неправда…
— Вам со сливками? — повторила она, чувствуя, что щеки заливает горячая краска.
«Фу, — выругала она сама себя. — Веду себя как маленькая идиотка… Он, безусловно, красив. В его глазах спрятана тайна, и тайна эта соседствует с болью… Они, конечно же, уживаются друг с другом. Мне хочется, чтобы он улыбнулся. Мне так этого хочется! Не губами, а именно этими глазами…»
— Да, — сказал он, продолжая смотреть на нее вопросительно-удивленно. — Со сливками… Спасибо.
Мама ушла с Ником. Ему было пора спать.
Из детской комнаты доносился теперь ее мерный голос.
— Она читает ему Клайва Стэпла Льюиса? — удивленно спросил Сергей.
— Что в этом удивительного?
— Странно, — сказал он. — Сейчас все помешаны на Гарри Поттере.
— Мы не совпадаем со всеми, — призналась Рита. — Это наша семейная трагедия… Не получается никак. Хотя стараемся…
— Не надо вам стараться, — рассмеялся он. Глаза остались печальными.
— Отчего же — не надо? Белым воронам никогда не живется хорошо…
— Зато белых ворон любит Бог, — сказал он. — Думаю, за это стоит и пострадать. За это счастье…
— Знаете, Сергей, белые вороны устают, — сказала Рита. — Иногда им хочется покраситься… чтобы не портить общей картины. И кто вам сказал, что Бог любит белых?
— Я так понял, — сказал Сергей, — читая Библию. А то, что вы устаете, это естественно. Вы привыкли думать душой, а не головой. Нормальная усталость…
— Легче от этого мне не стало, — усмехнулась Рита. — Хочу раствориться в стае. С недавнего времени это желание весьма сильно.
— У вас не получится, — сказал он. — Глаза выдадут… Вы не сможете придать своему лицу такое же бессмысленно-озабоченное выражение.
— А мне кажется, оно у меня именно такое и есть, — рассмеялась Рита.
— Знаете, что самое смешное? Каждый человек по своей сути исключителен. Но почему-то все стараются потерять эту исключительность или скрыть от чужих глаз… Друг от друга. А спустя какое-то время начинают искать ее. Я прочитал у какого-то писателя… Сейчас не вспомню, у кого. Да это, наверное, и не важно. «Женщины, радующиеся своей одинаковости и неразличимости, празднуют, в сущности, свою грядущую смерть, которая сделает их одинаковыми абсолютно».
— Милан Кундера, — сказала Рита.
— Что? — вскинул он на нее глаза.
— Это из Милана Кундеры, — пояснила она. — «Невыносимая легкость бытия». Хорошая книга.
Он засмеялся тихо и покачал головой:
— Черт, а я и забыл… Иногда западает мысль, и не помнишь автора…
— Вечная судьба авторов! Они оставляют свои мысли и дыхание. Но никогда — имен… Хотя, если подумать, что значит имя? А мысли и дыхание значат гораздо больше.
— Вы не похожи на других, — проговорил он. — Зачем вам «праздник грядущей смерти»?
— Наверное, потому, что я тоже женщина, — развела она руками. — Да и не уверена я, что сильно отличаюсь от других… Обычная мать-одиночка, с несчастной любовью за плечами… Не оказалось во время под рукой куска раскаленного железа…
Он посмотрел на нее с испугом.
Она рассмеялась.
— Это способ избавиться от любви, — пояснила она. — Так сказать, старинное лекарство от этого чувства. Следует опустить кусок раскаленного докрасна железа в стакан с прохладной водой, и пока оно остывает, проговорить так, чтобы дыхание касалось воды. «Именем Адоная да погаснет во мне страсть подобно тому, как железо остывает в этой воде»… И все проблемы решены!
— Зачем?
— Что — зачем? — спросила она.
— Вам нравится блуждать темноте? Поверьте мне, Рита, темнота — наказание! Но уж никак не благость…
— А мне приносит успокоение только темнота, — пробормотала Рита едва слышно. — Слишком много воспоминаний. А темнота — это сон. Отдых.
— Не знаю, — сказал он резко. — Темнота усиливает боль. Но я не буду спорить. Наверное, у каждого человека собственный взгляд. И это только доказывает мою правоту… Раньше я думал так же, как и вы. Что я один среди людей. Исключительный… Пока не понял — на самом деле все не так. Таких людей, как я, много. Они чувствуют, плачут, смеются и ужасно не хотят подчиняться нескольким одинаковым людям. Понимаете, Рита, разных людей больше, чем одинаковых, можете мне поверить… Просто почему-то люди с бедным сознанием научились подчинять себе других… Может быть, потому, что для других немыслимо пользоваться недостойными методами. Предавать, наносить удары в спину, унижать. Это ведь все ненормально… Но я разговорился. Простите!
— Нет, — попросила Рита. — Вы хорошо говорите… Продолжайте.
Ей показалось, что он сейчас говорит ей что-то важное для него. Так, словно он молчал, запрещая себе даже думать об этом, а сейчас его прорвало. Может быть, когда он выговорится, его глаза улыбнутся?
— Нет, Рита, давайте лучше поговорим о вас…
— Ничего интересного, — помотала она головой. — Обычная история…
Она не хотела рассказывать ему свою историю, и в самом деле — слишком все выглядело сейчас банальным.
Некоторое время они молчали. Он ругал себя за минуту откровенности, за то, что сам приоткрылся, вылез из раковины, но и попытался разбудить другого человека — из интереса, любопытства, желания узнать поближе эту странную женщину с огромными глазами. «Разве ты не знаешь, что это гадко? Зачем будить человека, ведь вместе с ним просыпается и тщательно скрываемая боль?»
Сейчас он испытывал мучительное чувство вины — сколько раз он зарекался, запрещал себе вызывать человека на откровенность! Он просто не имеет на это права — особенно теперь, после случившегося…
«Твой удел — темнота», — напомнил он себе.
Рита посмотрела на часы. «О нет», — чуть не вырвалось у нее. Она почувствовала себя Золушкой из сказки — сейчас пробьет двенадцать часов. Всего два и осталось… Рядом с компьютером лежат ее «горошины». Если она сегодня не успеет, когда? Завтра — ночной эфир…
Расставаться с Сергеем не хотелось, и это тоже путало Риту.
«Мы просто говорим на одном языке, — сказала она себе, успокаивая. — Это редко случается… Наверное, даже если мы будем сидеть и молчать, все равно будет хорошо…»
— Я засиделся, простите.
Он истолковал ее молчание неправильно, но Рита, хотя меньше всего ей хотелось сейчас, чтобы он уходил, промолчала.
— Уже поздно…
Он поднялся и двинулся к двери.
— Было очень приятно общаться с вами…
