В середине апреля, незадолго до того дня, на который Клер намечала открытие своего магазина, она ощутила некие странные симптомы, вынудившие ее обратиться к врачу. Когда она пришла за результатами анализов, худощавый, болезненного вида доктор встретил ее со своей обычной любезностью, но словно бы с некоторым смущением.
– Видите ли, миссис Шапиро, – произнес он, глядя на нее через стол, – вам следовало бы сходить в больницу Святого Стефана: они там располагают всем необходимым, чтобы справляться с такими вещами. – Он явно испытывал неловкость, говоря это.
– С какими вещами? У меня что… рак?
– Нет, гонорея, – словно извиняясь, ответил доктор.
Клер чуть не лишилась чувств от потрясения, ужаса и стыда. Прямо в кабинете она разрыдалась.
Врач отказался снова выписывать ей снотворное, но дал рецепт на успокоительное. Подобные средства все чаще прописывались пациенткам вроде Клер: женщинам, находящимся в стрессовых ситуациях, причины которых – бедность, развод или тяжелая утрата. Их часто принимали и женщины, у которых имелись семейные проблемы, и те, кто остались без работы. Разумеется, таблетки и пилюли сами по себе не решали подобных проблем, но помогали снять порожденные ими нервное напряжение и депрессию.
Клер со страхом и ужасом ждала результатов анализов, сделанных в больнице Святого Стефана. И все время при одной только мысли об этом она заливалась краской стыда.
Результат оказался отрицательным.
Однако целый месяц после всей этой истории Клер ни дня не могла обойтись без своих таблеток. В конце концов ей удалось немного расслабиться и успокоиться.
В середине мая магазин игрушек „Красная лошадка" наконец открылся. Во время вечеринки, посвященной его открытию, возбужденный всем происходящим Джош, которому было уже три с половиной, гордо восседал в витрине на старинной красной лошадке-качалке.
Понедельник, 15 августа 1966 года
Подойдя к бассейну, расположенному на одной из террас сарасанского замка, Миранда рукой поманила к себе Адама, загоравшего посреди бассейна в прозрачном надувном пластиковом кресле.
Когда он приблизился, она заговорила мягко, но убежденно.
– Ты можешь кое-что сделать для меня, Адам? Я хочу учиться управлять самолетом. Было бы неплохо, чтобы ты осторожненько сообщил об этом Ба.
– Но ты ведь обещала ей, что не станешь этого делать, – возразил Адам. – Это было условие, при котором она согласилась дать тебе десять тысяч фунтов на открытие „КИТС".
– Да, но я не сказала, что не сделаю этого никогда. Я верну ей деньги, – теперь в голосе Миранды звучал вызов. – Мне всегда хотелось летать. Я не собираюсь связывать себя обещанием, которое меня просто-напросто вынудили дать до того, как я по закону стала совершеннолетней. И мне надоело проводить отпуск, валяясь на солнце.
– Когда ты думаешь начать? – более не пытаясь возражать, спросил Адам.
– Сегодня же. Я сейчас еду в Канн, в летную школу. У них там есть инструкторы-англичане. Четыре часа занятий ежедневно в течение двух недель. И, кстати, в это время года погода для полетов просто идеальная! – торжественно произнесла Миранда. – Я уже сдала оба письменных экзамена, еще перед Пасхой, – закон и метеорологию, а все это время изучала навигацию, пользование радиотелефоном и материально-техническую часть. Это оказалось труднее всего.
– Ах, вот почему ты такая бледная.
Три часа спустя, на высоте двух тысяч футов над уровнем Средиземного моря, ликуя в душе, но исполненная внимания, Миранда сидела рядом с инструктором перед панелью управления учебного самолета. Это был маленький, не слишком изящный одномоторный „ралли", однако инструктор сказал, что машина что надо и к тому же многое прощает тому, кто сидит за штурвалом: даже совершив ошибку, он не рискует тут же поплатиться за нее.
Летать оказалось еще прекраснее, чем она думала: в миллион раз лучше, чем спускаться с горы на лыжах и даже чем водить спортивный автомобиль. Когда „ралли", тарахтя мотором, взял курс на маяк, стоящий на самом кончине мыса Камерат, Миранде показалось, что она вдохнула воздух, которым дышат сами боги. „Ралли" плавно сбавил высоту, развернулся и снова взмыл в лазурное небо.
Поднявшись ввысь на две тысячи футов, инструктор показал Миранде, как держать высоту, потом – как делать повороты, подниматься и опускаться. Миранда была на седьмом небе: она чувствовала, что машина – это часть ее самой, а крылья – продолжение ее рук, ее пальцев, раскинутых в воздухе.
Ложась на обратный курс, инструктор одобрительно заметил:
– Это первый случай в моей практике, когда, летая с учеником, мне ни разу не пришлось перехватывать управление.
Миранда тут же воспользовалась ситуацией:
– Значит, мне можно приземлиться самой? Инструктор чуть поколебался, потом кивнул:
– Почему бы и нет? – Эта девушка была прирожденным летчиком.
Получив разрешение на посадку, Миранда, следуя указаниям инструктора, начала подготовку к приземлению: сбросила газ, тем самым уменьшила скорость, облегчила себе контроль за снижением. „Ралли" шел теперь почти на минимальной скорости. Оказавшись в тридцати футах над взлетно-посадочной полосой, Миранда сбросила скорость до нуля и отжала рычаг, отдала ручку от себя.
Маленький самолет, словно бы сам по себе, плавно снизился, мягко коснулся бетонной полосы, пробежал по ней и остановился.
Миранда, которая обычно старалась не выдавать своих чувств, на сей раз не смогла сдержаться и кинулась на шею инструктору.
– Спасибо! Спасибо!.. – повторяла она.
– Вполне мягкая посадка, – похвалил ее инструктор, затем, после некоторого колебания, предупредил: – В следующий раз старайтесь снижаться помедленнее, а то вас уведет от рулежки. – Он уловил, что в этой ученице есть склонность к авантюрам и амбициям, а такие летчики не живут долго. Поэтому добавил: – Имейте в виду: в авиации выживают осторожные. Хороший летчик никогда не рискует.
– В отличие от хорошего бизнесмена, – подхватила Миранда, все еще пребывавшая в эйфории. – Бизнесмену постоянно приходится рисковать – так он выигрывает шестьдесят процентов своего времени.
– Ну, это на земле. А в воздухе при таком проценте риска вы продержались бы недолго.
Девять столетий назад большой зал был центром всей жизни замка: на его устланном камышом полу поедали куски мяса овчарки, тут же, на соломенных тюфяках, спали слуги. Тогда в нынешнем зимнем салоне пахло отнюдь не лилиями и дорогой кожей: спертый воздух был пропитан потом, мочой и навозом. Временами Элинор думала: сколько же любви и ненависти, предательств и убийств повидали эти стены в те времена, когда сильные мужчины сходились не на жизнь, а на смерть, защищая своих женщин и детей.
