– Спасибо, Бобби, – кивнул Себастьян.
Еще один удар. И голос остался прежним.
Нет, не совсем. Очень похож, но стал… мягче, что ли. Да, верно, голос почти тот же, только теперь это голос взрослого мужчины. Мальчик стал мужчиной и избавился от показной бравады. Очень приятный голос, просто замечательный.
Проклятие! Сколько раз она молила его, умоляла, мысленно взывала к нему, просила вернуться и мечтала о том, чтобы эта омерзительная история оказалась неправдой, ложью. Потом, когда стало ясно, что он не вернется, и вся история обросла еще более гнусными подробностями, она стала молиться о том, чтобы никогда в жизни его больше не встретить.
А сейчас он стоял и смотрел на нее. И был возбужден – выпуклость на джинсах не оставляла в том сомнений. Конечно же, он понимал, что она заметила, как действует на него, даже на расстоянии. Блисс едва не отвернулась. Впрочем, ерунда! Почему и отчего он возбуждается, не ее забота. И причина не в ней. Надо не забывать, что он просто «похотливый самец». Наверняка всегда готов трахнуть любую подвернувшуюся девицу.
Фабиола кашлянула.
Блисс, собравшись с духом, улыбнулась ей:
– Буду очень тебе благодарна, Фабиола, если ты этим займешься.
Не дай Бог Фабиола спросит, о чем речь.
– Ладно, мне нетрудно, – отозвалась Фаб, сообразившая, в чем дело. – Мы постараемся, правда, Пол?
– Все сделаем, как надо, – подхватила Полли и с серьезнейшим видом закивала. – Только это займет, э-э-э, некоторое время. Мне так кажется. А тебе, Фаб?
– М-м-м, пожалуй, несколько часов. Но мы справимся, Блисс, не беспокойся. Все, до встречи.
Сестры разом повернулись и поспешили к выходу. При этом едва не застряли в дверном проеме, пытаясь поскорее выбраться из дома. Спайки, одним прыжком преодолев расстояние, отделявшее ее от двери, побежала за сестрами.
– Бобби, приятель, – сказал Себастьян, когда сестры скрылись из виду, – будь добр, сходи взгляни, как там мой грузовик.
– Зачем?
– Так, на всякий случай.
– Зачем? – упорствовал Бобби.
Себастьян улыбнулся парнишке:
– Разумный молодой человек. Пока все в точности не выяснит, ни за какое дело не возьмется. Там моя собака, Битер. Он в машине. И всегда ужасно беспокоится, если надолго остается один.
– Не стоит оставлять собаку в машине. Она может напачкать.
Себастьян крепко сжал губы, чтобы не рассмеяться.
– Ты прав, но на несколько минут можно, ничего страшного. К тому же Битер не заперт. Он просто очень не любит, когда к машине подходят чужие, если меня там нет. Будь добр, сходи туда и взгляни, как дела. Вдруг кто-нибудь бродит поблизости. Если что не так, скажешь мне.
– Днем здесь никто не ходит, – принялся рассуждать Бобби. – Все работают. Мне не разрешают беспокоить их разговорами и вопросами. Ведь они художники, писатели там всякие, ты знаешь? Они рисуют, сочиняют… и все такое. Тут есть одна женщина, она с Виком. Делает всякие горшки и тарелки. А он художник. Так мне туда вообще не разрешают заходить, потому что эта дама очень… нервная. Она…
– Вечная модель Вика, – перебила Блисс и почувствовала, как запылали ее щеки. Она хотела еще что-то сказать, но никак не могла сообразить, что именно.
– Интересные дела, – улыбнулся Себастьян. – Но мне нужно поговорить с Блисс, а я очень беспокоюсь за Битера. Пожалуйста, Бобби, присмотри за ним.
Бобби отпустил руку Себастьяна и проговорил:
– Ладно. Я скажу, если кто-нибудь придет.
Тонкие загорелые ножки мигом унесли мальчугана из кухни на террасу – и дальше, на улицу. Вскоре он пропал из виду.
Себастьян осторожно прикрыл за Бобби дверь и повернулся к Блисс. Она заметила, что он стоит, сжав кулаки, широко расставив ноги; при этом дышал так глубоко, что рубашка то и дело натягивалась на широкой груди и мускулистых плечах.
Она не решалась посмотреть ему в глаза.
Себастьян прошелся по кухне и остановился у стола напротив Блисс. Посмотрел на нее сверху вниз. В его темных, волнистых волосах не было ни намека на седину. Да и видневшиеся в вырезе джинсовой рубашки короткие волоски тоже были черными. Она потупилась. Его вкусы не изменились. Как и мальчишка, который когда-то однажды на год бросил школу, этот человек до сих пор предпочитал джинсы в обтяжку, плотно облегающие фигуру крупного сильного мужчины, не залюбоваться которым попросту невозможно.
Она почувствовала, что Себастьян немного наклонился. Блисс закрыла глаза, сердце ее бешено колотилось. Он всегда так раньше делал – наклонялся, когда хотел, чтобы она посмотрела ему в глаза.
В кухне царила тишина, слышалось лишь жужжание вентилятора, стоявшего у открытого окна.
Блисс чувствовала запах Себастьяна, запах чистого тела, простого мыла и свежевыстиранной рубашки.
Он протянул руку и коснулся кончиками пальцев ее подбородка. Легонько провел большим пальцем по щеке. Блисс открыла глаза и увидела, что он разглядывает ее лицо. Уголки его губ опустились. Что это? Горечь? Гнев? Верхнюю губу пересекал тонкий белый шрам.
Когда-то она знала про него все. Или считала, что знает. Теперь же не знает ничего о его жизни – с того самого дня, как он покинул Сиэтл.
– Пятнадцать лет, – проговорил он.
Она не смогла вымолвить ни слова.
Его глаза сверкнули.
– Прости.
Слезы? Откуда они у нее? Для чего? И как он посмел так неожиданно появиться здесь через столько лет? Появился – и сказал «прости», сказал, когда уже слишком поздно.
– Понимаю, звучит довольно глупо. – Он по-прежнему гладил ее щеку. – И неубедительно. Потому что меня нельзя простить, верно?
Блисс проглотила слезы и судорожно вздохнула.
Себастьян провел большим пальцем по ее нижней губе.
– Это было ужасно. Ужасно. С тех пор я все время думал о том, как вернуться к тебе.
Если она откроет рот и попытается ответить, то тут же разрыдается. Или рассорится с ним.
– В первые годы было просто невыносимо. Потом я решил, что уже слишком поздно. Затем подумал: я должен доказать, что кое-что собой представляю, прежде чем пытаться снова все вернуть.
Блисс задрожала. Ее трясло точно в ознобе.
– Я поступил глупо, как полнейший идиот. Теперь я это точно знаю. Только идиот мог допустить, чтобы все так сложилось с самого начала. И потому, наделав ошибок, я был вынужден уехать. Вернее, решил, что должен уехать. А потом подумал, что опоздал и уже поздно что-либо менять. У тебя своя жизнь. Я думал, что ты вышла замуж.
– Но почему ты не позвонил мне? Почему хотя бы не написал? Мог бы просто сообщить, где ты и как… Ну хотя бы тогда, в первые недели, когда мне хотелось уснуть и никогда больше не просыпаться, потому что я была уверена, что ты умер. Я просто не могла поверить, что ты так вот уедешь и оставишь меня. Поэтому решила, что тебя убили. Мне хотелось быть с тобой, и я не хотела больше жить!..
