Из- за кулис она наблюдала за Лейк. В глазах Карен ее подружка по комнате была олицетворением холодного презрения, она исполнила "Мое сердце принадлежит папочке", мурлыча, словно котенок. Карен прожила с Лейк достаточно, чтобы узнать, что блондинка иногда пускает ветры и, как и все, моется в ванной, но ей никогда в голову не приходило, что она может потеть. Она, наверное, действительно была взволнована.
С точки зрения Лейк, все обстояло несколько иначе. Она нервничала, она сходила с ума, она плавала в громадной луже пота. Она не могла петь, она вообще не умела петь, и на Бродвее это было для нее главным препятствием. Со своей задачей она справлялась, проявляя сексуальность и застенчивость красивой женщины, делая голос хрипловатым и суггестивным. Но никакой техникой в мире не скрыть того факта, что она просто не умела петь.
- Ха, - завистливо прошептала одна из кандидаток. - Если у тебя такая внешность, талант вовсе не обязателен.
Карен не слышала недостатков в дрожащем сопрано Лейк.
Она была уверена, что Лейк станет самой большой звездой. Ей же наверняка придется возвращаться в Чикаго, где она будет зарабатывать три тысячи фунтов и станет профессиональной помощницей матери по хозяйству.
Лейк, вернувшись за кулисы, с колоссальным облегчением вздохнула и выкатила глаза.
- Видишь? - она широко улыбалась, но не могла сдержать дрожь. - Ничего страшного. Ну, теперь иди ты, и ни пуха тебе, ни пера!
- Я настоящий труп, - простонала в ответ Карен.
Каким- то образом ей удалось не упасть, с трудом переставляя ноги. Выйдя на сцену, она вдруг почувствовала себя здесь как дома. Да, она так даже не думала, она это чувствовала. Сцена была пустынной. Только рабочая лампа на столике по правилам профсоюза разделяла с ней громадное сценическое пространство. Вот она стояла на настоящей бродвейской сцене и испытывала какое-то особое, волшебное чувство.
- Карен Блум, - позвал из темноты чей-то недружелюбный голос. - Подойдите, пожалуйста, поближе к ленточке.
Это была полоска в виде буквы "X" возле рабочей лампы. Она выровняла кончики туфель точно по кромке.
- Хорошо?
- Отлично!
В темноте пошушукались. Было слышно, как скрипят перья.
- Можете передать свои ноты Бобу, нашему аккомпаниатору.
- Но у меня нет никаких нот. Это мое первое прослушивание, и я… - она глубоко вздохнула. - Хорошо, можно я спою а капелла?
- Будет просто замечательно, Карен.
"Они вроде по-дружески настроены ко мне, - отметила она про себя с восторгом, - по-моему, они на моей стороне".
Она спела "Ты заставил меня полюбить", так как только эти слова у нее не вылетели из памяти. Ее отец обычно всю ночь играл для нее эти пластинки Джолсон, когда она не могла уснуть. У Карен была странная детская бессонница, так как она любила лежать по ночам с открытыми глазами и наблюдать, как растут у нее кости. Может, именно поэтому ей нравилась Джолсон. И ее отец.
Она вдруг почувствовала, что ее голос устремляется куда-то в верхнюю точку головы. У нее не было техники, чувства театральности, но голос звучал приятно, ясно, завораживающе - все, как на картинке, когда маленькая девочка слушала пение Джолсон в четыре утра, а рядом с ней сидел отец.
Они дали ей возможность допеть до конца.
Тишину вдруг нарушили аплодисменты за кулисами. Только тогда она подумала, может быть, на самом деле она сделала все верно, как надо. Из темноты снова заговорили.
- Мы снова позовем кандидаток через неделю или в крайнем случае через две. Мы также составим картотеку замен по мере проката спектакля. Благодарим вас.
- Спасибо, - вежливо ответила Карен. С большой неохотой она покинула сцену.
Лейк, вся в слезах, ожидала ее за кулисами.
- Ты была просто чудо, - прошептала она, крепко обнимая Карен.
- Да, это правда, - в голосе Карен чувствовалась поразительная гордость. - Да, я была в ударе. О, Лейк, как я благодарна тебе за то, что ты привела меня сегодня сюда. Ты - лучшая моя подруга. Таких, как ты, у меня никогда не было.
"Нет, я тебе не подруга, - подумала Лейк, испытывая душевные муки, - я вообще ничья подруга".
Она не ожидала, что Карен окажется настолько хороша.
Мэтту Сингеру понравился голос, звучащий на другом конце провода. Очень понравился.
- Гарри Таунсенд - это студент в моем театральном классе, - сбивчиво объясняла Карен. - Он сказал, что вы делаете студенческий фильм и что у вас нет актрисы на женскую роль. Нельзя ли вам что-нибудь почитать. Мне бы очень хотелось вам показаться.
Мэтт вначале скорчил гримасу. А почему, собственно, и нет? Этот фильм становился его собственной "синей птицей" счастья. Он просмотрел почти всех в Нью-Йоркском университете на эту роль, включая даже некоторых женщин с лисьими повадками из студенческого кафетерия. Почему не пригласить девушку, владелицу такого очаровательного голоска?
- Согласен. Может, сегодня вечером?
- Сегодня вечером?
- В восемь часов. У Вейнштейна.
- В общежитии? Да?
- Да, в общежитии, - сказал он, вздохнув. - Я буду ждать вас в холле.
- О чем ваш фильм, не скажете? - спросила Карен.
Мэтт опять вздохнул.
- Это фильм о человеке, который заключает со своим приятелем пари, что сможет скрываться от него три дня. Но на самом деле этот приятель хочет его убить. Роль, которую вы мне прочтете, - это роль девушки, которую он случайно встречает. Он считает, что она "голосует" на дороге, но она на самом деле работает на этого приятеля. В конце она влюбляется в главного героя и помогает ему бежать.
- По-моему, очень здорово! - Карен постаралась вложить в свое восклицание как можно больше жара и показать себя с профессиональной стороны. Не зря ведь она сумела выжить после первого прослушивания на Бродвее. Пока она еще не получила оттуда вызова, но это уже были детали. - Итак, встречаемся в восемь, - она с грохотом бросила трубку. - Черт подери, еще одно прослушивание!
Лейк, уютно устроившаяся в кресле, рассмеялась.
- Карен, какая ты дура, ты ведь не назвала ему даже своего имени!
- Кажется, вы и есть та таинственная леди? - сказал Мэтт, когда Карен в своей обычной взбалмошной манере влетела в холл общежития Вейнштейна.
- Простите меня, ради Бога. Вы, вероятно, подумали, что я не совсем в своем уме…
- Да, должен признаться, - он поднялся с низкого кресла. - Но таково большинство актеров. Он пытался ее "раскрутить". Мэтт робко улыбнулся. - Рост шесть футов четыре дюйма, хотя вы мне об этом ничего не говорили. Могу я задать вам один вопрос?
- Любой, какой хотите.
- Как, черт возьми, вас зовут?
