Когда уезжает Майер, становится очевидно: это конец, ждать больше нечего. Я выключаю компьютер, но еще минут двадцать просто сижу за столом и смотрю на чёрный монитор.
Потом набрасываю плащ, беру сумку и выхожу на улицу.
Оказывается, я ошиблась. Это был не конец.
«Порше» Майера стоит прямо около выхода, а Марк, прислонившись к капоту машины и скрестив руки на груди, смотрит на меня в упор.
Я сжимаюсь под пристальным взглядом и пытаюсь быстро проскользнуть мимо. Делаю вид, что происходящее меня не касается, хотя чувствую — еще как касается.
И чувствую это еще до того, как слышу повелительное:
— Садись в машину.
Конечно, я могу не подчиняться приказу — вряд ли Майер увезёт меня куда-то насильно. Можно пройти мимо и вообще больше никогда не появляться на работе. Но что потом? Как жить дальше? И ради чего жить?
То, что сейчас есть выбор — лишь иллюзия. На самом деле выбора нет.
И всё-таки я в замешательстве: застываю на месте и с глупым видом смотрю на машину, которая при вечернем освещении лоснится как лаковый ботинок. Цифры на номере — 808: совсем некстати приходит в голову, что это — дата рождения Майера. Внезапно порыв ветра распахивает плащ и задирает подол платья: еле успеваю прижать его к бедрам.
Марк тем временем учтиво открывает дверь. В этот момент все чувства — тревога, неуверенность, страх, — почему-то притупляются.
Будь что будет.
Я иду к «Порше». Когда оказываюсь внутри, Марк захлопывает дверь, обходит машину и садится за руль.
В салоне пахнет кожей и цитрусовыми. Легкий, ненавязчивый запах, но в горле возникает вязкий ком.
- Пристегнись, — снова тон, не допускающий возражений.
Колючие, как уколы иголок, мурашки бегут по телу, и я невольно повожу плечами. Пытаюсь пристегнуться, но пальцы дрожат так сильно, что ничего не выходит. Вздохнув, Майер берет ремень безопасности, и на секунду наши пальцы соприкасаются. Мои — ледяные. Его — горячие. Не думала, что у него такие горячие руки. Отчего-то начинают гореть щеки и лоб, а все мышцы тела напрягаются. Я одергиваю руку и засовываю ее в карман плаща.
Он наклоняется ближе — обжигает дыханием мой и без того пылающий висок. Я зажмуриваю глаза и открываю их лишь тогда, когда Марк, защелкнув замок, отстраняется от меня и включает зажигание.
Мы выезжаем на проспект и вливаемся в поток транспорта. Куда мы направляемся, я и представить не могу, но думаю, что задавать вопросы сейчас бессмысленно.
Провожу пальцами по прохладной шелковистой подкладке кармана и украдкой смотрю на Майера, пытаясь уловить следы вчерашнего раздражения, но Марк кажется совершенно спокойным и невозмутимым. Не отрывает взгляда от дороги, ловко лавирует в пробке и через пару кварталов поворачивает налево.
Мы подъезжаем к парку, в глубине которого виднеется одноэтажное здание с бежевым фасадом. Это же… траттория из моей книги! Сказать, что я удивлена — ничего не сказать. Он привез меня в тратторию — всего-то! Но зачем?
Марк, не говоря ни слова, выходит из машины, открывает мне дверь, кивает в сторону здания и направляется ко входу. Я иду за ним, каждую секунду ожидая подвоха.
Здесь всё так, как я описывала: вокруг — живая изгородь (в сумерках зелень кажется серой), на стенах — виды венецианского Гранд-канала (купола собора на синей глади напоминают гигантские поплавки), мерцающие гирлянды оплетают окна тонкими змейками. Но одно отличие всё-таки имеется: почему-то нет ни одного посетителя. Администратор встречает нас с приветливой улыбкой, как дорогих гостей, и сразу подводит к столику с диваном и мягкими креслами в глубине зала:
— Сюда, пожалуйста.
Марк присаживается в кресло и с невозмутимым видом начинает рассматривать меню. Он издевается? Я тут места себе не нахожу, а он просто привез меня на ужин в тратторию из книги? Нервы не выдерживают:
— Вы приехали поесть?
— Поговорить, — он поднимает голову и смотрит на меня. — Мы же вчера так и не закончили разговор. Но сначала надо поужинать. Присядь, пожалуйста.
— Хорошо, — не раздеваясь, я присаживаюсь напротив и скрещиваю руки на груди. — Ужинайте, я подожду.
— Ты тоже будешь.
— Нет! Я не хочу! Уже ела! Недавно! — от испуга и волнения я повышаю голос.
— Не ври! — он хмурится. — Мы оба с утра ничего не ели, а разговор предстоит долгий, — после этих слов он обращается к официантке, которая уже подошла к столику:
— Два ризотто с морепродуктами, салат Капрезе с песто, салат…
Мысль о том, чтоб ужинать здесь, да еще и с Майером, наводит на меня ужас.
— Но я не хочу есть, понимаете? — перебиваю я его. — Не хочу и не буду.
— … ассорти брускетт и…
— Вы меня вообще слышите?
Делает вид, что не слышит. Заказав еще несколько блюд и напитки, откидывается на спинку кресла, достаёт телефон и начинает что-то печатать. Я поднимаюсь с дивана.
— Или сейчас же говорите, что хотели, или я ухожу.
— А ну сядь на место! — приказ звучит так жестко, что невольно я снова плюхаюсь на диван. Но потом он добавляет, уже мягче. — Хорошо, София. Подожди еще пару минут, и начнем.
«Пара минут» тянется слишком долго.
Майер продолжает печатать, но мне кажется, что он держит в руках не телефон, а бомбу с часовым механизмом. Чтобы немного успокоиться, оглядываюсь по сторонам.
В зале — лёгкий полумрак, тени от ажурных светильников мягко оплетают деревянные панели на стенах. Вдоль правой стены — резные декоративные шкафчики с итальянской керамикой. Мебель — кофейных и молочных оттенков.
Замечаю, что администратор стала рядом с соседним столиком и беззастенчиво впилась взглядом в Майера.
На ней — темно-коричневое платье с бежевой окантовкой, в ушах — сережки с подвесками, похожими на золотые монетки. Когда она наклоняет голову набок, сережки в ушах слегка покачиваются. Похоже на гипнотический маятник, только этот «маятник» не расслабляет, а еще больше нервирует.
Комок, застрявший в горле, почему-то начинает горчить.
— Ладно, возвращаемся к обсуждению твоей книги, София, — Майер, наконец, прячет телефон. — Точнее, к вопросу о психологической достоверности, которой ты так гордишься.
Я хмурюсь и продолжаю смотреть на администратора. Хоть я и не знаю, что за разговор предстоит, вести его при ней совсем не хочется. Марк, проследив за моим взглядом, тоже хмурится, и девушка тут же испаряется.
— Дело в том, — Марк снова поворачивается ко мне, — что для меня так и остались загадкой некоторые эпизоды. Например: как-то к твоей героине прикоснулась незнакомая девушка, после чего щека героини покраснела и стала зудеть. С чего бы?
— Там же есть объяснение. Целая глава этому посвящена.
— Глава о том, как твоя героиня однажды возвращалась из художественной школы…
— Из музыкальной.
— Да, точно! — он слегка хлопает по столу, словно и правда нечаянно ошибся. — Значит, она возвращалась вечером из музыкальной школы, рядом с домом на неё напал незнакомый мужчина, зажал ей рот рукой, но выскочили соседи и он сразу убежал. Однако у девочки осталась травма на всю жизнь — с тех пор прикосновения чужих людей для неё мучительны. Всё правильно, больше я ничего не перепутал?
— Ну… да. Правильно.
— В таком случае — извини, София, но психологическая достоверность твоей книги не выдерживает никакой критики. Ты или убирай все эти эпизоды с прикосновениями, или… — он делает паузу и слегка наклоняется ко мне, — если хочешь писать о фобиях, выбери другую героиню. С другой биографией и вескими причинами для страхов.
— Меня и эта героиня устраивает, — по глупости я еще не понимаю, что попалась в ловушку.
— А меня — нет. Но если с фантазией у тебя туго, могу помочь. Видишь ли, твоя Анжелика — девочка из благополучной семьи. Причин для такой травмы, как ты описываешь, в её биографии нет. — Майер снова откидывается на спинку кресла и принимает расслабленную позу. — Так что давай придумаем новую героиню. Назовем ее… С-с-с… ну, скажем, Светланой. А теперь… — он делает вид, что задумался, — надо придумать Светлане родителей. Пусть отец её будет из хорошей семьи, а мать — из неблагополучной. Предлагаю такой сюжет: будущий отец героини, молодой перспективный ученый, однажды едет с друзьями на юг. Там, в одном из ресторанов, он знакомится с официанткой — девушкой недалекой и распущенной, но очень красивой. Как говорят простые люди — дьявольски красивой, — всё это Майер произносит с самым безмятежным видом. Голос звучит мягко, словно он рассказывает добрую сказку, но теперь-то я понимаю, к чему весь этот «ужин».
