обвинительной интонацией голос. Хоть бы на миллиметр голову вбок сдвинул, когда я от отчаяния хватаюсь за его руку и пытаюсь оттащить назад, чтобы дать возможность ошарашенному внезапным нападением парню ощупать свою челюсть, убедиться, что все зубы на месте, и уйти подобру-поздорову.
Невольно вовлеченные в инцидент люди шлют в адрес Антона угрюмые взгляды и ругательства, но на что-то б о льшее не решаются. И правильно. В отличие от моего недородственника, у остальных на месте головы — голова, а не задница.
Коренастый блондин выпрямляется и обиженно смотрит на Куркова.
— Ауч, Тоха, больно.
Что?..
— Какого хера ты творишь, Мирон? — рычит Антон.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
АНТОН
Какого хера я творю?
Налетел на лучшего друга, потому что он начал подбивать клинья к Таше Ибрагимовой, этой ходячей катастрофе… Где тут логика? Мне должно быть кристально пофиг, чью попку захотел полапать Мирон. Тем более — ее попку, туго обтянутую юбкой. Дьявол прокляни мою сводную, напялившую слишком короткое шмотье, что делают ее в глазах парней запредельно горячей. Следует этой несносной девчонке немного нагнуться вперед, и будут видны трусики… если они вообще на ней есть.
Да что со мной, черт подери?
Может, Мирон в темноте не разглядел, к кому начал тянуть свои клешни?
Не-е. Судя по тому, как он смотрит на меня с коварной ухмылкой, гавнюк действовал целенаправленно. И за это мне хочется пройтись по его наглой морде разок-другой, чтобы не занимался ерундой и не выводил на эмоции. Не ебу, чего Градов добивался, но выглядит довольным, значит, результатом рад.
А Ташка тем временем нудит на заднем плане, требуя, чтобы я остыл. Ага, еще чего. Хотя лучше бы ей меня не трогать. Прикосновение Ибрагимовой к моей руке причиняет физическое страдание, словно в кончиках ее ледяных, точеных пальцев расположены крошечные жала.
Сидела бы дома. Зачем выперлась в таком наряде? Выглядит, конечно, секси, но в этом и проблема.
— Тише, тише, дружище, я не собирался ничего делать, — посмеиваясь, Градов стреляет глазами на паникующую Ташу. — Обознался. Каюсь, — положив руку на сердце, склоняет голову в повинном жесте. Слабо верится. — Народ, а вы чего уставились? — оглядывает толпу, переключившую внимание с развязных танцев на нашу потасовку. Я только сейчас замечаю, что в зале не играет музыка. — Расходимся, расходимся! Как пела Полина Гагарина: «Спектакль окончен, гаснет свет». Маэстро! — задрав голову, свистит азиату у диджейской стойки. — Врубай.
Диджей поднимает руку, принимая сигнал, и образовавшаяся вокруг нас пустота стремительно заполняется ритмично дергающимися телами. К Ибрагимовой протискиваются ее друзья. Я наблюдаю за взаимодействием этой слащавой тройки, повернувшись к ним вполоборота. Таша что-то тихо бормочет рыжей девчуле, а взглядом припаивается ко мне, скоблит пепельно-свинцовыми глазищами до костей.
У нее бывает другое выражение лица?
Мирон приближается справа и останавливается рядом.
— Не будь ты моим другом, — говорю я ему, — я бы тебе яйца на месте вырвал. С корнем.
Градов будто не слышит слов, прилетевших в его адрес. Он и рыжая подружка Таши мрачно переглядываются друг с другом. Обычно Мирон на своих бывших, нынешних и будущих так не пялится. А лапулю в белом платье жрет буравящим, неотрывным взором. Рыжая инициативно разрывает их зрительный контакт и концентрирует заботу на моей сводной сестричке, чуть пошатывающейся из стороны в сторону.
Этой нетрезвой рыбке здесь не место. Плавают тут всякие твари, падкие на беззащитных сексапильных девчонок.
Я твердо вышагиваю вперед и протягиваю Таше раскрытую ладонь.
— Пляски закончились. Закругляйся.
Златовласка щурится и упирает руки в бока, широко растопырив локти.
— Сам закругляйся, а я только раскругляюсь.
Я киваю несколько раз подряд. Наша правильная девочка, никак, напилась. Я тоже не трезвенник, однако знаю свою меру и не принимаю больше того количества, которое смогу перенести без тяжелого похмелья. Сомневаюсь, что пьянчужка проснется завтра с первыми лучами солнца и споет диснеевскую песенку о том, как чудесен мир.
— Ты думаешь, я буду с тобой лясы точить, Ибрагимова? — предостерегающе зыркаю на Марка, затем рыжую, как ее, Лизу. Чтобы не вмешивались. — С каких пор ты ищешь приключения на свою жопу?
— С таких вот, — гордо заявляет малявка.
М-м-м, класс. Все по полочкам разложила.
— Короче, поехали домой.
— Я уеду отсюда с Маркой и Лизой, — категорично выступает токолошка.
Не нравится мне морда у этого Марка. Какой-то стремный чувак. Ну а Лиза… как она защитит Ташу, если вдруг что случится? Если, допустим, им перекроет дорогу какой-нибудь крупнокалиберный баран. Уложит под себя двух заек, глазом не моргнув.
Отец мне голову открутит, если узнает, что я допустил, что его ненаглядная падчерица угодила в беду.
— Пардон, но нет, — я беру Ташу за локоть. Встрепенувшись, она начинает сопротивляться. На мое счастье и на ее беду каблуки ей в этом деле не товарищи. Как и короткая длина юбки. Особо не размахнешься руками и ногами, есть риск нечаянно оголиться. Если бы вокруг нас не вертелись озабоченные скоты, я бы с удовольствием глянул на это зрелище.
— Эй… Курков, оставь ее, — сопляк в розовой рубашке мямлит мне в спину.
Что за жалкий тон?
Лиза умнее своего скулящего дружка. Не вмешивается, хоть и жаждет. По глазам вижу.
— Господи, Антон, ты в своем уме?!.. — рычит Таша.
Не уверен. Потому что забота о целостности ее охренительного тела вырывается на первый план. Я бы мог дальше притворяться, что руководствуюсь сохранностью собственной шкуры, рискуя нарваться на гнев отца, но это не главная причина, почему я принял решение увести Ташу.
Меня бесит — невообразимо и чудовищно — то, как другие смотрят на нее.
Хотят ее.
— Куда ты меня ведешь? Отпусти, дурак! Антон, кому говорю? Курков, ау! Я человек, а не кусок мяса, чтобы так со мной обращаться! Слышишь?
Врубила режим скороговорки. И как теперь ее заткнуть?
Закатываю глаза и слегка дергаю Ташу за руку.
— Не
