не слезиться, смотрю направо, отвечая на его слишком пристальный взгляд. — Я просто не люблю грубых людей. Мне не нравятся люди, которые думают, что они лучше всех остальных. Вот как вы замешаны в этом, лорд Дэшил Ловетт Четвертый.
Парень ухмыляется в темноте, пряди волос падают на его лицо, скрывая красивые черты. Я поджимаю пальчики ног в туфлях. Черт возьми, этого не должно было случиться. Мне не следовало приближаться к нему, а потом таять при первых признаках улыбки. Нужно держаться от него подальше. Олдермен слетел бы с катушек, если бы мог видеть меня прямо сейчас. Если бы я просто не сбилась с курса и прошла мимо него в больнице, этот безумно привлекательный срыватель трусиков не догадался бы, что я вообще существую. И это было бы безопаснее. Гораздо безопаснее, чем сейчас.
— Но в этом-то и проблема, не так ли? — смеется он.
«Вот дерьмо. Я что, сказала это вслух? Нет. Ни за что. Я не настолько глупа».
— В чем именно? — шепчу я.
Он выпрямляется, расправляет плечи и откашливается.
— Лорд Дэшил Август Ричмонд Бельвью Ловетт Четвертый. Когда ты рождаешься с таким именем, все вокруг утверждают, что ты лучше, чем все остальные. Когда такой нарциссизм вбивается в тебя с самого раннего возраста, в конце концов, ты становишься таким, прелестная Кэрри Мендоса.
Я — человек-факел. Живое, дышащее, пылающее пламя.
Прелестная Кэрри Мендоса…
— Каким? — шепчу я.
Взгляд Дэшила останавливается на моих губах. Он может отвернуться в любую секунду. В любой миг.
— Самовлюбленным, — бормочет он. — Это один из моих многочисленных недостатков.
— Тогда… почему бы тебе просто не измениться? — Слова вырываются с придыханием, нервно.
Внутри я съеживаюсь от того, как жалко себя веду, только потому, что горячий парень изучает мои губы, словно представляет, как они будут ощущаться, прижавшись к его собственным. Серьезно. Трудно сохранять хладнокровие, когда на тебя пялится Дэшил Ловетт.
Дерзкая, расчетливая улыбка дергает вверх уголок его рта.
— Зачем? Что, если я нравлюсь себе таким, какой есть?
Это заявление, пропитанное высокомерием, приводит меня в чувство. Вау. Что за чертов придурок.
— Как ты можешь нравиться себе таким, какой есть?
— Это как раз отличительная черта всех нарциссов. Они любят себя больше, чем что-либо или кого-либо еще. Не хочу тебя расстраивать, но я великолепно вписываюсь в этот стереотип. Я — неэффективное, бесполезное разочарование. — Опять эта горечь. В его словах так много обиды, что у меня возникает ощущение, что парень переживает что-то, что не имеет ничего общего ни со мной, ни с моей критикой его поведения.
— Ты лучший почти по всем предметам. Полегче с самоуничижением, приятель. Почему ты пытаешься выставить себя таким придурком? — Я тянусь за водкой, забирая бутылку у него из рук как раз в тот момент, когда он собирается сделать очередной глоток.
Дэш издает удивленный лающий смех, но ослабляет хватку.
— Потому что у тебя такой взгляд, дорогая, — говорит он. — Взгляд типа: «Получу ли я титул, когда выйду за него замуж? Будет ли у наших милых маленьких детей акцент?» Поэтому сижу здесь и говорю тебе, что никогда ни на ком не женюсь. У меня никогда не будет детей, потому что я физически неспособен любить кого-то больше, чем люблю себя.
Я уже давно задаюсь этими вопросами. В моей голове, фантазируя о том дне, когда Дэш наконец заметит меня — день, похожий на сегодняшний — я задаю себе вопрос: сможет ли тот увидеть, как отчаянно он мне нравится, просто посмотрев мне в глаза. Я потратила несколько недель, отрабатывая перед зеркалом идеальное покерное лицо. На самом деле это были месяцы. И думала, что сумела добиться спокойствия, хладнокровия и собранности, но эта вера только что была раздавлена в ладонях Дэшила Ловетта. Парень увидел правду. Ненавижу, что это так очевидно.
— Ты свинья, знаешь это? Что дает тебе право делать предположения о людях, которых ты даже не знаешь. Можешь любить себя, но предполагать, что все остальные тоже влюблены в тебя? Это просто... вау!
С силой толкаю ему бутылку водки. Твердое дно впивается ему в ребра, но Дэш едва шевелится. Он выхватывает бутылку, швыряет ее в траву с другой стороны машины, затем рукой обхватывает мое запястье, а другой сжимает мою шею сзади.
Парень двигается быстро, сокращая то небольшое расстояние, которое есть между нами, подтягивая меня блиде, что наши лица оказываются в трех крошечных, незначительных, несущественных миллиметрах друг от друга. Его глаза горят, а горячее дыхание обдувает мое лицо, когда он рычит:
— Тогда я поцелую тебя. Останови меня, если не хочешь. Просто скажи гребаное «нет».
Долю секунды назад мое сердце было функционирующей, здоровой мышцей. По общему признанию, оно немного напряглось под давлением этой странной встречи, но все еще делало свою работу. В тот момент, когда Дэша коснклся пальцами моего затылка, а его грубый, сердитый голос ударил по моим барабанным перепонкам, оно бросает полотенце и уходит от меня. Просто самоустраняется, как будто мне не нужно, чтобы оно продолжало биться, чтобы, бл*дь, жить.
Что?..
Что, черт возьми, мне теперь делать?
— Я так и думал, — бурчит Дэш, а потом прижимается губами к моим.
Парень запутывается пальцами в моих волосах, над головой сверкают звезды, и я не могу вспомнить, как дышать. Его губы — губы, которые выглядят такими полными и мягкими, когда тот говорит или являет миру улыбку — сильны и требовательны. Это не тот нежный, милый поцелуй, о котором я мечтала на совместных уроках английского. Это обжигающий, опустошающий, пожирающий душу поцелуй, и он горячее, чем я когда-либо могла себе представить. Потому что это? Это мой первый поцелуй. Мне не с чем сравнить.
Я должна так себя чувствовать? Словно маленькая часть меня отсутствовала всю мою жизнь, но встала на место в ту секунду, когда язык Дэша проскользнул в мой рот? Словно все вещи, которые не имели смысла до этого самого момента в моей жизни,
