А вечером, плюнув на сомнения, отправила Павлу короткое сообщение с одним словом: «Спасибо». Он же старался, в конце концов.
Так прошла ещё неделя, настал срок моей следующей поездки в клинику. Последней перед первым скринингом, которого я боялась, как огня, не представляя, что буду делать, если у ребёнка обнаружат риск синдрома Дауна. Нет, я представляла, конечно — на аборт я бы ни за что не согласилась, но… Жить потом почти тридцать недель с мыслью о том, что твой ребёнок может родиться нездоровым… Так и с ума можно сойти. Но до скрининга ещё было время, а сейчас мне предстояло обычное УЗИ.
Павла я всю неделю почти не видела — он гулял с Кнопой, несколько раз готовил мне еду на пару дней, но общество своё не навязывал. Сам он по-прежнему был до безобразия худым, хотя, кажется, сбрасывать вес наконец перестал. А ещё от него больше не пахло табаком, из-за чего я сделала вывод, что бывший муж либо бросил курить, либо пытается. Хорошо бы первое.
Мы с Павлом приехали в клинику чуть раньше, чем в прошлый раз — я была записана на приём в час дня, но, к сожалению, это оказалось не единственное отличие от предыдущего исследования. Игорь Евгеньевич обнаружил у меня гематому.
— Она совсем небольшая, Дина, — говорил он успокаивающим голосом, пока я боролась с приступом паники. — Меньше сантиметра.
— Но я ничего не чувствую… и выделений не было…
— Так бывает. — Игорь Евгеньевич кивнул, а потом ошарашил меня вопросом: — В больницу хотите?
— Кто же туда хочет. — Я, по своему обыкновению, пыталась шутить. — Но если надо, поеду, конечно.
— Когда нет выделений, это не обязательно, но женщин кладут на сохранение и в этом случае — в больнице проще обеспечивать полный физический покой. Вам, Дина, нужно хорошенько подумать на эту тему. Сможете ходить дома только до туалета и назад? Если нет, лучше в больницу.
— Смогу, — уверила я врача. Я была в себе уверена, как в таблице умножения — всегда отличалась организованностью. И если надо лежать, буду лежать, не проблема. Лежать — не бегать.
В результате из клиники я вышла в состоянии, близком к тревожному. Паника ушла, но не волноваться я не могла, даже после того как поговорила ещё и с Ириной Сергеевной — сразу, как вышла от Игоря Евгеньевича. Мне был нужен её заряд уверенности в том, что у нас всё получится.
Павел явно сразу всё понял по моему лицу, но вопросов задавать не стал, молча открыл дверь, помог сесть, опустился на водительское место сам и завёл машину.
А я… решила не молчать. Молчать — значит, думать, а думать сейчас — сильнее себя накручивать. А это нельзя ни в коем случае. Значит, надо разговаривать, и за неимением лучшего — с бывшим мужем.
— Ты бросил курить?
Да, вот так, о нейтральном. Ну, по крайней мере мне так казалось поначалу, что вопрос вполне нейтрален.
Павел вздрогнул от неожиданности — он давно привык, что я молчу рядом с ним и если говорю, то только отвечая на его вопросы. Но чтобы начать разговор самой… нет, такого ещё не бывало.
— Пытаюсь. Но пока не обольщаюсь. Я пытался уже несколько раз, держусь какое-то время, а потом срываюсь. Мой психотерапевт… — Бывший муж запнулся, а я, покосившись на него с недоумением, решила, что мне, должно быть, послышалось. Даже в то утро, когда Павел сделал мне предложение и признался в любви, я не была настолько удивлена.
Психотерапевт. Серьёзно?
— Ты…
Так, Дина, стоп. Не надо спрашивать. Спрашивать о таком — лишнее сближение, а тебе оно надо? Хотя, конечно, хорошо отвлекает от мыслей про гематому.
— Да, я хожу к психотерапевту. Давно уже. Изначально мать заставила, а потом и сам не пожалел. Не знаю, где бы я был сейчас, если бы не Сергей Аркадьевич.
Любовь Андреевна заставила, значит… Скорее всего, Павла накрыло после смерти дочери, возможно, даже пить начал. Тут я его не осуждала — подобные испытания сложно выдержать, а заливать горе вообще самый лёгкий способ справиться с болью. Психотерапевт — способ сложный, и от Павла я такого не ожидала. Наверное, он очень любил и ребёнка, и её мать, раз даже к врачу обратился.
Интересно, а меня он вообще любил, или так, просто к слову пришлось?..
— Ну и что говорит этот Сергей Аркадьевич о твоей вредной привычке? — вздохнула я, перебив собственные мысли, вредные и бесполезные. И обидные, к тому же. Мне действительно было неприятно думать о том, что Павел легко и просто вышвырнул меня из своей жизни, собрав вещи и свалив за один вечер, а из-за другой женщины и её ребёнка который год ходит к мозгоправу. Я-то себя тогда еле-еле по кускам собрала…
— Он говорит, что я начал курить во время сильного стресса, и с тех пор, когда возвращаюсь в подобное состояние, то возвращаюсь и в курение.
Ну да, логично. Но как это поможет?
— И как с этим справиться?
— С курением? — уточнил Павел и тут же пояснил сам: — Не с ним надо справляться, а со стрессом. С депрессией. Когда я смогу… в общем, кое-что смогу, то эта «пищевая привычка» отомрёт.
Я могла бы спросить про «кое-что смогу», но это означало бы движение навстречу, ненужное сближение, попытку понять бывшего мужа. Хотя что там понимать? Наверняка у них с его зазнобой всё было прекрасно и шоколадно, пока не умер ребёнок. Слёзы, горе, ссоры, расставание. А теперь на безрыбье можно и к бывшей жене вернуться, у неё тепло и вкусно кормят. Хотя неприятно, конечно, чувствовать себя виноватым и побитым щенком с грустными глазами, стресс, вот и курить начал.
Тьфу, гадость. Павел — это гадость. И если бы не моя беременность, я бы не позволила себе ни ехать в его машине, ни принимать от него помощь, ни разговаривать с ним вот так, почти мирно.
— Ясно, — кивнула я и всё же замолчала. Хватит с меня на сегодня откровенностей, и так окончательно испортила себе настроение.
Павел
У Динь что-то случилось, и это что-то произошло во время приёма в клинике. Павел понимал — спрашивать не стоит, жена на взводе, оттого и завела разговор в машине, надеясь отвлечься. Вот только говорить про его курение — плохая идея. Слишком уж болезненно оно связано с их разрывом. Уйдя от Динь, он и курить начал, и впервые в жизни набухался до потери памяти. Если бы не мать…
Павел не курил уже с неделю, но постоянно носил сигареты в кармане пальто, и, доведя Динь до квартиры и забрав на прогулку Кнопу, невольно потянулся за ними — нервничал. Но поморщился и опустил руку, постаравшись справиться с собой. Не надо усугублять, не поможет эта ерунда. Просто он до сих помнил ледяной голос Ирины Сергеевны, когда звонил ей в прошлый раз, и не горел желанием вновь его слышать. Но иначе было невозможно.
Она сняла трубку, хотя Павел понимал, насколько сильно он разочаровал врача своей Динь. И она наверняка предпочла бы не разговаривать с ним вовсе, но была слишком профессиональна, чтобы поддаваться подобным желаниям.
— Здравствуйте, Ирина Сергеевна, — выдохнул Павел в трубку и, дождавшись холодного «Я слушаю вас», продолжил: — У Дины какие-то проблемы? Она сама не своя после сегодняшнего приёма. Я побоялся спрашивать…
— Правильно сделали. У Дины гематома. Проследите, чтобы она больше лежала. Никаких физических нагрузок, с активными прогулками тоже лучше пока повременить. Кстати, уборка квартиры — это тоже физическая нагрузка.
— Да, я понимаю, — протянул Павел, ощущая, как страх липкими щупальцами схватывает сердце. — А чем грозит эта гематома?
— Угроза выкидыша, — огорошила его Ирина Сергеевна. Как и любой врач, она всегда спокойно говорила то, что буквально било по голове её собеседников. Вот и Павел едва за голову не схватился, и от жеста отчаяния спасло только то, что обе руки у него были заняты. Одна поводком, другая телефоном. Но от возгласа он всё же не удержался.
— Господи…
— Только не вздумайте показывать ей свою тревожность, — отрезала Ирина Сергеевна. — И вообще трепать нервы. Я не знаю, что происходит между вами, но сейчас надо думать о другом. Вы понимаете меня, Павел?
— Да, конечно, — ответил он искренне и добавил с горячностью: — Поверьте, я хочу Динь только добра. Я прослежу, чтобы она не активничала.
