– Паспорт позвольте, – ещё ласковее попросил полицейский.
– Паспорт? – госпожа Мельге лихорадочно попыталась вспомнить, где могут быть её документы. – Паспорт, наверное, в машине. А она за воротами. Я сейчас схожу.
– Сидите, – приказал боровик. – Это потом. Только нехорошо начинать с вранья… э-э, – мужичок заглянул в свои листки, – Мария Архиповна.
– Когда это я успела? – озадачилась Маша.
– Ну вот все же знают о ваших родственных связях с Кислицинами, а вы почему-то отпираетесь. Вопрос, почему?
– Да нет у меня с ними никаких связей! И не было никогда!
– Ладно, зайдём с другого бока, – не стал спорить покладистый полицейский. – Какого числа вы имели акт распития спиртных напитков с гражданином Саушкиным?
– С кем я… чего имела? – захлопала ресницами Мария.
Головная боль, изгнанная было морсом, начала возвращаться, угрожающе погромыхивая на подходах. Маша поспешно схватилась за кувшин, прижав его к груди, как семейную реликвию.
– С Михалычем когда пила? – грозно рявкнул боровичок, саданув кулаком по столу. – Вчера или сегодня?
– Никогда, – по-пионерски отрапортовала Маша.
– Опять врёте!– насупился страж порядка. – Водку намедни покупала?
– Покупала.
– Махалычу передавала?
– Передавала.
– Вместе распили?
– Распили. То есть, нет, подождите, ничего мы не распивали! – Вскинулась Мария. – Действительно, покупала, отдала, но на этом всё. Я вообще не…
– Ну вот, видите, – разулыбался боровичок, мигом сменив тон. – Вот и установили факт, а вы отпирались.
– Слушайте, а откуда вам известно про… факт? – заинтересовалась госпожа Мельге, в голове которой творилось что-то странное, трудноопределимое. В ней стронулось что-то массивное, поехало. – Там же не было никого, а Оксане из-за прилавка не видно.
– Нам всё известно, – многозначительно пояснил полицейский, что-то торопливо строча. Интересно, удобно ему писать поверх вязаной скатерти? Там же узелки, нитки и всё такое. – На то и Мухлово. Та-ак… это потом, это тоже. Давайте так. С Добренко Алек… Алексисом Эр-нан-до-ви-чем… Вот ведь дал бог имечко! Короче, с гражданином Добренко давно состоите в связи?
– С кем? – вытаращилась Маша, понимая, что совсем уж неприлично лупит глаза, но вести себя цивилизованно никаких сил не было.
Уж больно вся эта дичь казалась… дикой.
– С кем, с кем, – снова вызверился боровичок, – с полюбовником вашим!
– Да вы ошибаетесь, у меня никакого любовника нет, это у… – Она уж совсем было собралась объяснить, про мужа и секретаршу Никки, но к счастью снова вовремя поймала себя за язык. – Нет у меня никакого любовника. И никогда не было.
– Ну вот что вы мне пургу метёте, – вконец осерчал полицейский. – Всё Мухлово видело, как он к вам заходил, как вы собачку вместе выгуливали, как голышом купались вместе. А потом он вас романтически на ручках нёс. Или что, на бережку снова злоупотребили? Ноги не держали?
– Господи, что за бред? – выдохнула Маша в кувшин, который так и прижимала к груди.
– Бред не бред, а признаваться надо, – задушевным тоном сообщил… Как его там? – Давайте, давайте, Мария Архиповна. Сами порешили Михалыча в алкогольном опьянении или Добренко вам поспособствовал? Чего не поделили-то? Или, может, Добренко его и того, стуканул, а вы тут с бока припёк? Может, у вас с Михалычём тоже связь была?
– Какая связь? – в полном изнеможении простонала Мария, прикладывая выпуклый бок кувшина ко лбу.
– Интимная, – наставительно поднял ручку полицейский.
И вот тут – опять это проклятое «вот тут»! – госпожа Мельге поняла, что она попала, да ещё как попала-то! Крепко и наглухо.
Глава 5
В которой Маше грозят застенками, исправленными коленками и, вообще, учат жизни, а она пытается не даться
Полицейский молчал, глядя выжидающе, проникновенно. И было совершенно понятно, что торчать он так может долго, хоть до второго пришествия, всё равно ничего не изменится: она, Мария Архиповна, преступница, а преступник, как известно, должен сидеть в тюрьме. Рано или поздно гражданочка признается, а куда ей деваться-то? Вот тогда её и снарядят по адресу, хоть там какая она баронша. Так что можно и подождать, и помолчать, даже кулаком стучать ни к чему, гневаться тоже, да и лишние вопросы задавать – язык отболтаешь.
Маша тоже молчала, смотрела, как вечерний сумрак – уже серьёзный, густой – тёк через открытое окно, через подоконник, лужей растекался по полу, стирая тени от лестничных балясин. А в голове у неё никак не могло успокоиться, всё что-то двигалось, ехало, шуршало, сыпалось. И мысли связные куда-то подевались. Вернее, появилась было одна: «Надо позвонить Павлу!», но её Мария отпихнула, потому как знала прекрасно, в ответ услышит: «Ма-аш, ну ты сама, что ли, разобраться не можешь? Как маленькая, ей богу!» – и тон такой раздражённо-усталый.
С налоговой проблемы? Ну ты сама разобраться не можешь?..
Конкуренты обнаглели и слизали всё, даже логотипом не подавившись? Ну ты сама?..
Забирают в тюрьму? Ну ты…
В затылке что-то грохнуло, будто пласт снега с крыши рухнул. Маша с силой растёрла глаза.
– Вам что, плохо, что ль? – с эдакой опаской поинтересовался полицейский.
– Мне хорошо, – заверила его Мария, вставая с дивана. Аккуратно пристроила кувшин на столик, поправила простыню, обмотавшись ею навроде хитона. Дырка пришлась на коленку. Госпожа Мельге оглядела её критически, но оставила, как есть. – Вы кто?
– Чего ж вы, дамочка, полоумную решили из себя строить? – поморщился боровичок. – Так не выйдет.
– Нет, я просто не расслышала вашей фамилии и должности, – пояснила Мария и тоже поморщилась: так не пойдёт. Играть надо по своим правилам.
– Может, вам ещё и документик показать? – иронично осведомился боровичок.
Мария Архиповна кивнула, соглашаясь, что документик совсем не помешает и тщательно изучила предъявленные корочки, к которым полицейский был прикован алюминиевой цепью, как собака к будке – вот именно, что он к ним, а не они к нему.
Оказалось, боровик никакой не боровик, а вовсе даже и старший участковый уполномоченный полиции и звать его капитаном Бондаревым Петром Александровичем. И фотография в документике имелась, и печать – всё как положено.
Правда, госпожа Мельге не очень знала, как именно положено.
– Ну что, гражданочка, удовлетворительно вам? – с той же иронией спросил капитан, убирая корочки вместе с цепью в карман. – Признаваться будем?
– А вы меня допрашиваете, Пётр Александрович? – уточнила Маша, отойдя к окну с текущими через подоконник сумерками и там встав, сложив руки на груди: играть надо не только по своим правилам, но и на своей территории.
– Почему допрашиваю? – подсдал назад полицейский. – Опрашиваю. Мы с вами просто по-дружески разговариваем, выясняем, так сказать, обстоятельства.
– Ага, – уяснила Мария Архиповна. – Чаю не хотите?
– Какого такого чаю? – снова начал сердиться господин капитан. – Не хочу я никакого чаю. Вы мне лучше скажите…
– Просто дружеский разговор лучше под чай проходит, но говорить с вами об этом деле я не стану. А если вы всё-таки меня допрашиваете, то для начала я вызову адвоката.
– Ишь ты! – вроде как даже восхитился боровичок. – Умные какие все пошли! Сериалов насмотрелись! Ну давай, вызывай своего адвоката.
– Мань, ты сумку в машине оставила, а документы, наверное, в ней. Могут и пригодится.
Вздрагивать Маша не стала, зато завертела головой, пытаясь понять, откуда это новый голос взялся и не сразу догадалась обернуться, глянуть в окно, хоть это решение было совершенно правильным. Потому что под ним, то есть под окном, стоял спаситель и протягивал Марии её же сумку. Голова спасителя нынче оказалась обвязанной косынкой, как у байкера, потому бараньи кудри лица не занавешивали и светлые глаза в полутьме казались почти белыми, молочными. Практически точь-в-точь как солидный сумкин бок, поблёскивающий очень правильным и очень фирменным вензелем на замочке.
