Эйдан сжимает меня в объятиях и произносит:
— Это, насколько это возможно.
Мой смех мягкий.
— Это можно устроить.
Поглаживая мои мокрые волосы, он целует меня в макушку.
— Ты уверена? Я знаю, что у тебя сложная ситуация. Я не хочу делать все еще хуже.
Не задумываясь, я говорю:
— Пока что ты — единственный, кто сделал ситуацию лучше.
Я ежусь, когда осознаю, как это звучит. Откровенно и уязвимо.
Так, будто я нуждаюсь в этом.
Но если Эйдан и находит это отталкивающим, то этого не показывает. Он просто снова целует меня в макушку и бормочет:
— Хорошо.
Я поднимаю голову и смотрю на него. Он смотрит на меня сверху вниз со слабой улыбкой, его глаза теплые.
Мой голос дрожит, я говорю:
— Могу я быть честной с тобой?
— Это все, чего я хочу. Чтобы ты была честна со мной.
— Ладно. Что ж… — я делаю вдох, затем порывисто выдыхаю. — Это было потрясающе. То есть на самом деле потрясающе. Типа, невероятно. У меня нет опыта в такого рода вещах, потому что я долго была замужем, а мои отношения до этого почти всегда длились долго.
Когда я не продолжаю, он говорит:
— Ты спрашиваешь меня о чем-то конкретном или просто думаешь вслух?
— Я не уверена. У меня по этому поводу самые разные чувства.
— У меня тоже. Ты думаешь, это случается со мной каждый день?
Я отстраняюсь и оглядываю его с ног до головы, всю эту идеальную грубую мужественность.
— Да.
Эйдан притягивает меня обратно к себе и обхватывает мой подбородок рукой.
— Нет. Это не так.
Он смотрит на меня с такой непоколебимой настойчивостью, что я ему верю. Никто не может лгать так хорошо, находясь так близко.
Я говорю:
— Слава Богу, — и мы оба удивляемся тому, с каким облегчением это прозвучало.
Эйдан начинает смеяться. Я заливаюсь краской до самой шеи. Он притягивает меня к себе и крепко обнимает, утыкаясь носом в мое ухо.
— Милая зайка, — шепчет он, все еще посмеиваясь. — Я думаю, я тебе нравлюсь.
Пылая от смущения, я говорю:
— Нет, мне просто нужно починить крышу, и я подумала, что буду заниматься с тобой сексом, пока ты не перестанешь ясно соображать, а потом попробую выбить скидку.
Отстраняясь, он притворяется шокированным.
— Я уже сделал тебе скидку!
Я ухмыляюсь ему.
— О, да. Я забыла. За все две тысячи, верно?
Эйдан смотрит сердито, но я понимаю, что он всего лишь играет со мной.
— Неправильно. Десять тысяч.
— Подожди, ты сказал пять!
Его сердитый взгляд смягчается. Он снова начинает смеяться.
Я легонько шлепаю его по груди.
— Придурок.
— Виновен. Что ты хочешь на завтрак?
— Только не говори мне, что ты еще и готовишь!
— Только самую лучшую яичницу-болтунью, которую ты когда-либо ела.
Улыбаясь, я говорю:
— Думаю, тогда я хочу ее.
Эйдан опускает голову и нежно целует меня. Когда он отстраняется, выражение его лица становится серьезным.
— Мне нужно тебе кое-что сказать.
Мой желудок сжимается.
— Черт. Я знала, что это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.
— Все не так уж плохо.
— Тогда почему ты делаешь такое лицо?
— Какое лицо?
— Такое пугающе серьезное лицо, как будто ты собираешься сказать мне, что у тебя венерическое заболевание.
Эйдан открывает дверь душа, хватает полотенце с вешалки на стене, оборачивает его вокруг меня и начинает вытирать мое тело.
— Нет. Чист, как стеклышко.
Наслаждаясь его вниманием, позволяю себе паузу.
— Я тоже, на случай, если тебе интересно. Я полагаю, нам следовало поговорить об этом до того, как начали, э-э…
— Трахаться?
— Да, это подходящее слово.
Эйдан наклоняется, чтобы вытереть мои ноги, а я кладу руки ему на плечи.
— Об этом, а еще о твоих шансах забеременеть от незащищенного секса, — он выпрямляется и пристально смотрит на меня, — А еще согласие и стоп-слова. Обычно я не настолько увлекаюсь, чтобы об этом забыть.
— Я принимаю таблетки… Подожди. Вернись на секунду назад. Стоп-слова?
— На случай, если я буду слишком груб с тобой.
Я чуть не смеюсь вслух.
— Не проблема. Мне нравится, какой ты грубый.
Эйдан смотрит на меня, не отрываясь. Пронзая меня немигающим взглядом, он медленно говорит:
— Я мог бы причинить тебе боль, Кайла. Случайно, я имею в виду. Я не хочу, чтобы это случилось.
Мне нравится, что Эйдан так заботится о том, чтобы мне было хорошо. А еще нравится, что он находит время сообщить об этом. Что мне не нравится, так это внезапная и нежеланная мысль о том, что, возможно, он причинил кому-то боль в прошлом.
Случайно или нет, но, кажется, что в его прошлом может быть такая история.
Я осторожно спрашиваю:
— Ты причинял кому-нибудь боль раньше?
— Да, — мгновенно отвечает он. Затем закрывает глаза и сглатывает. — Но не во время секса. И не случайно.
Я начинаю чувствовать тревогу, но сохраняю спокойствие в голосе.
— Тогда как?
Эйдан открывает глаза. Мускул на его челюсти дергается. Он делает медленный вдох.
— Мой отец часто бил мою мать. Сильно. Он был запойным пьяницей и очень жестоким. Мать не раз попадала в больницу по его вине. Это продолжалось годами. Я ничего не мог с этим поделать, когда был маленьким, но когда я вырос…
Я осознаю, что задерживаю дыхание. Мое сердцебиение ускоряется. Шепчу:
— Продолжай.
Эйдан отводит взгляд. Мускул на его челюсти снова дергается. Когда он говорит, его голос звучит очень тихо.
— Я боюсь, что если скажу тебе, то больше никогда тебя не увижу.
Это выбивает меня из колеи по нескольким причинам.
Во-первых, потому что, что бы он ни делал, это было явно плохо. И под плохим я подразумеваю жестокое. И второе: он готов рассказать мне, но боится последствий. Он боится, что я не приму это и выбегу за дверь.
Из чего следует в-третьих: он так же увлечен этой неожиданной ситуацией между нами, как и я.
Я не знаю, есть ли слово для эмоции, которую я испытываю. Может быть, нет, потому что это нагромождение стольких разных чувств одновременно. Но я точно знаю, что, что бы он ни сделал со своим отцом, он сделал это, чтобы защитить свою мать.
Потом я вспоминаю, что он сказал мне в баре.
«Мне не нравился мой отец».
В прошедшем времени. Что наводит на мысль, что его отца больше нет в живых.
И именно тогда я открываю в себе нечто такое, чего никогда раньше не знала.
— Эй.
Эйдан смотрит на меня, его взгляд настороженный, а челюсти сжаты.
Глядя прямо ему в глаза, я говорю:
— Прошлое умерло. Так что, что бы ни случилось, что бы ты ни сделал, просто знай, что я никогда не попрошу тебя объясняться передо мной. И никогда не буду осуждать тебя за то, что ты сделал, чтобы уберечь кого-то другого от боли. Неважно, насколько плохо это что-то было. Жизнь — это хаос, и у всех нас есть свои причины делать то, что мы делаем. Меня не волнует, что ты делал до того, как мы встретились.
Его губы приоткрываются. Он смотрит на меня с недоверием и чем-то еще, что я не могу определить.
Это может быть надежда.
— Но с этого момента мне не все равно. Если мы продолжим встречаться, я ожидаю полной честности. Понял?
С ошеломленным взглядом он кивает.
— Хорошо. А теперь вытирайся, Бойцовский клуб, потому что я умираю с голоду, — я обвиваю руками плечи Эйдана, приподнимаюсь на цыпочки и нежно целую его. Прижавшись к нему губами, я шепчу: — У твоей маленькой зайки разыгрался аппетит от того, что ее так хорошо трахнул ее большой плохой лев.
Он хватает меня и обнимает так крепко, что у меня перехватывает дыхание. Я чувствую, как его тело дрожит рядом с моим, легкая дрожь в мышцах в такт с его прерывистым дыханием.
По какой-то странной причине в этот момент мне приходит на ум стих, который Данте прислал в своем последнем письме.
Но страсть и волю мне уже стремила,
Как если колесу дан ровный ход —
