снять успел!
— Да-а, — улыбается Гордей. — Сначала едва ходила, несмело так. А потом как разбегалась — не догнать.
В горле ком образуется, давит. Голос садится — чувствую, поэтому и не говорю в ответ ничего. Но я помню. Конечно же, помню. Как за ручки водил он её, как самолётиком катал, а Вика заливалась своим детским смехом. Бесподобным, заразительным, искренним, которым могут смеяться только младенцы. Я же пыталась заснять всё это. Господи, у меня же память на смартфоне за полгода забита была. Пятьсот двенадцать гигабайт между прочим!
Мы были семьёй. Были счастливы. Мы и сейчас в некотором роде семья. Важны друг для друга хотя бы потому, что у нас есть общая дочь и эти бесценные воспоминания. Это важно.
Но и я важна. Для самой себя важна. Моя работа. Мои цели в профессии.
Почему я должна выбирать?
Не должна.
Но я должна быть честной.
— Гордей, мне нужно тебе кое-что сказать, — говорю, задержав дыхание.
Glava 15
— Папа, мама, пойдёмте скорее, я вам та-а-акое покажу! — подбегает к нам дочь и мне приходится проглотить своё признание о работе с Сабуровым. Позже, значит, поговорим. Впопыхах как-то не хочется делать это.
Вика хватает за руку меня и Гордея и тащит к столу.
— Вот, смотрите!
Она разворачивает канву для алмазной вышивки со своим портретом. Достаточно большого размера.
— Красиво очень! — говорю искренне.
— Это мне Ростик подарил, — как-то по особенному улыбается Вика, а брови Гордея при этом ползут вверх, но он удерживается от комментария. Ох, не завидую я будущему избраннику дочери, ему придётся постараться, чтобы получить одобрение её отца.
— Тут много работы, — кивает Годей. — Не один день вышивать придётся.
— Ты же мне поможешь, папочка? — хлопает глазами Вика.
— Я? — усмехается Гордей. — Нет уж, увольте. Это по маминой части. А лучше бабушку привлекай.
Дети смеются, Вика тоже хохочет. Ей очень весело. Она настаивает, чтобы мы с Гордеем тоже присоединились к ней и друзьям за столом.
— Надо пользоваться случаем, — негромко говорит мне на ухо Гордей, и от его тёплого дыхания волоски сзади на шее приподнимаются вдруг. — Пройдёт ещё лет семь-восемь, и она уже захочет отдельного торжества, без родителей.
— Это точно, — киваю.
Мы присоединяемся к детям и, конечно, становится уже не до серьёзного разговора. Я чувствую, как внутри этот момент саднит. Это тяготит меня, хочется быстрее объясниться. И я очень надеюсь, что Гордей поймёт меня.
Мне нужна эта работа, я чувствую, что могу чего-то добиться. Мне нравится то, чем я занимаюсь. Сабурова я буду воспринимать просто как клиента. Ни больше, ни меньше. Думаю, Гордей должен понять это.
Праздник заканчивается достаточно поздно. Дети веселятся до последнего, хотя уже заметно устали и, конечно, не хотят расходиться по домам, когда за ними начинают приезжать родители. Но время уже близится к половине девятого вечера, завтра всем вставать в детский сад. Кроме Вики, она уговорила меня оставить её после праздника дома.
— Я не видел твоей машины, Ирина, — говорит Гордей. — Ты на такси?
— Да, — киваю. — Утром были заморозки, а я не успела переобуть колёса. Кстати, спасибо, что оплатил ремонт, Гордей, но не стоило, я и сама могу.
— А же сказал этим придуркам, чтобы сразу резину переобули, — хмурится, игнорируя мои слова. — Больше в этот сервис не обращайся, халтурщики там, похоже. Лучше звони мне, я пришлю в случае чего проверенного механика.
Пытаюсь возмутиться, потому что я и сама вроде бы как не маленькая и умею решать свои жизненные вопросы. По крайней мере, учусь. И бегать по каждой мелочи к бывшему мужу не собираюсь.
Но Гордей делает вид, что совершенно не замечает моих попыток заявить ему о своей самостоятельности. Он помогает Вике собрать все подарки и, взяв их в охапку, идёт к выходу.
— Отнесу в машину пока. Собирайтесь.
Ладно. Не поехать на такси — не значит быть не самостоятельной. Я слишком устала сегодня, чтобы препираться и отказываться от того, что Гордей отвезёт нас домой. Да и Вику зачем таскать по такси, если у неё есть отец с машиной.
Вздохнув, собираю остатки вещей, помогаю Вике надеть пальтишко, и мы выходим на улицу.
Дочь тоже устала. Зевнув, она плотнее кутается в пальто и прижимается ко мне. Наблюдает, как Гордей складывает её сокровища в багажник.
— Всё готово, — объявляет, установив детский бустер и наладив ремни. — Усаживайтесь.
Он всегда так говорил, когда мы куда-нибудь ездили. Фраза будто из прошлой жизни.
— Пап, а ты ведь торт не ел, — вспоминает Вика, подходя к отцу. — Он вкусный такой.
— Ну оставишь мне кусочек, — мягко щёлкает её по носу. — Давай, залезай в машину.
— Так не интересно, пап, — морщится дочка. — День рождения у меня-то сегодня. И торт надо есть сегодня.
— Кафе уже закрывается, Вик, там уже всё со столов убрали.
— А зачем нам кафе? Мы ведь и дома можем чай попить.
— Вика… — Гордей сводит брови. — Уже поздно, принцесса, давай завтра?
— Я хочу сегодня, — у неё кривится и оттопыривается нижняя губа, а голосок звучит хрипло. Это значит, что она не просто капризничает, на самом деле расстроена. — Пожалуйста. Сегодня же мой праздник, папа.
Конечно же, наш развод для Вики стал ударом. Ей непросто принять, что двое самых дорогих в её жизни людей теперь не могут быть рядом. Она была вынуждена принять эту реальность. И сделала это стойко. Лишь раз расплакалась, когда мы, приняв решение о разводе, сели рядом с ней, взяли за руки и объяснили всё как есть. Что очень любим её оба, но больше не будем жить втроём.
Она стойко держалась в процессе развода и когда Гордей уже съехал. Но, кажется, сейчас, именно сегодня, в свой день рождения, ей стало особенно непросто.
— Я думаю, это отличная идея, — говорю и подхожу ближе. — Торта ещё приличный кусок. И Вика права: торт нужно есть в сам день рождения. Гордей, ты же никуда не спешишь?
Вопрос я задаю без задней мысли, но вдруг у самой проскакивает странное чувство. И хочется добавить: “даже если спешишь, даже если
