тебя кто-то ждёт — не говори!”
— Не спешу, — Гордей подхватывает Вику на руки, а она обнимает его за шею. — И мне правда хочется торта. Я вот даже расстроился, что так и не попробовал.
— Зато теперь попробуешь, — довольно улыбается Вика.
Гордей усаживает её на детское сиденье, пристёгивает, и мы все вместе едем домой.
Дома Гордей с Викой включают их любимый мультик, который они пересматривали уже как минимум раз двадцать, если не больше, а я ставлю чайник и завариваю чай.
Мы пьём чай на кухне с приглушённым светом. В тишине и каком-то особенном спокойствии. Торт и правда вкусный, что даже я позволяю себе кусочек, хоть уже и достаточно поздно.
Я вижу, как светятся глаза дочери. Понимаю, что она очень хочет, чтобы наша семья снова была вместе. Но также понимаю, что ей придётся свыкнуться с ситуацией. И она тоже это понимает.
Но сегодня её праздник, и хочется подарить ей этот кусочек радости.
Вика взбирается на колени к Гордею, продолжает болтать, а потом как-то резко притихает.
— Уснула, — негромко говорит Гордей. — Отнесу её в постель.
Он осторожно встаёт из-за стола, но Вика приоткрывает глаза.
— Пап, останься сегодня, пожалуйста, — шепчет тихо.
— Вик… — отвечает мягко, прижимая её к себе.
— Ну пожалуйста, — она жмурится, прижимаясь к его груди. — До двенадцати ночи ещё мой день рождения, и я могу просить подарки. Пусть это будет он. Зайца даже забрать можешь. Только останься.
— Дочь, я заберу тебя завтра на целых два дня, хочешь? — пытается договориться Гордей. — Если мама добро даст, конечно.
— Я не хочу завтра. Сегодня останься. Хочешь, в моей комнате ляжешь? У меня там диванчик же есть.
Сжимаю пальцы, впиваясь ногтями в ладони. Сердце болеть начинает от её жалобного голоса. Знаю, что идти на поводу опасно. Для неё самой это плохо будет.
Но ведь сегодня у Вики день рождения…
— Папа может остаться, — говорю, глядя на дочь, а не на бывшего мужа. — Если, конечно, имеет возможность. Я могу постелить в гостиной. Пойду пока принесу постельное бельё.
Glava 16
— Спит, — Гордей выходит из комнаты Вики через десять минут и аккуратно прикрывает двери.
Наверное, рассказывал ей какую-нибудь историю из своего детства, пока не уснула. Вика любит слушать о том, как её папа в детстве учился кататься на велосипеде или как ездил со своим отцом на рыбалку, например. Или про его учёбу в школе, про поездки в лагеря.
А может, он просто сидел и смотрел на неё, когда уснула. О своём думал. Раньше я иногда замечала такое за ним. С самого Викиного рождения бывало — сядет напротив и смотрит на неё, любуется. Улыбается мыслям своим каким-то, что и влезать в это, что-то спрашивать, становится неловко.
— Хорошо, — киваю. В квартире так тихо, что мой приглушённый голос кажется будто бы очень громким. — Я постелила тебе в гостиной.
— Спасибо, — кивает и присаживается на диван. Расстёгивает рукава у рубашки и верхнюю пуговицу, а я отвожу глаза.
Гордей выглядит уставшим. Обычно он собран, сосредоточен. Даже когда был дома вечерами после работы, мне казалось, что он в тонусе. А сейчас какой-то замороченный. Растрёпанный, задумчивый.
Наверное, его просьба Вики зацепила. Не робот же, в груди сердце живое, а дочку любит. Понимает, что ей непросто.
— Может, по бокалу вина? — предлагает Гордей. — Дочке шесть лет всё-таки.
— Почему нет, — пожимаю плечами. — Достану бокалы.
Пока я вытаскиваю бокалы и бутылку вина из бара, Гордей садится за кухонный стол. Наливает вино, а я нарезаю сыр и яблоки. Есть не хочется, но не пустое же вино пить.
— За нашу дочь, — поднимает бокал Гордей, когда я опускаюсь на стул напротив.
— За неё, — мягко улыбаюсь и поднимаю свой.
Стекло, соприкасаясь, издаёт негромкий звон. В тишине этот звук кажется слишком ярким. И наше молчание это подчёркивает. Говорить будто не о чём. Как, впрочем, и в последние несколько лет. Только, будучи в браке, мы могли говорить хотя бы о быте. Что я приготовила, куда ездила в магазин, как у него день прошёл в общих чертах. А сейчас в этих разговорах нет смысла. Поэтому мы молчим и просто пьём. Я — глядя на стол, а Гордей на меня. Чувствую его взгляд.
Помню, что хотела поговорить с ним о своей работе с Сабуровым, но почему-то так и не могу решиться начать этот разговор. Будто ступор какой-то. Только подумаю, и сердце разгоняется, горячо как-то в груди становится.
— Уже думала, в какую школу отдать Вику? — всё же прерывает тишину, а заодно и мои мысли Гордей. — По прописке или, может, всё же в частную? Мне кажется, второй вариант предпочтительнее.
— Ещё почти год до первого класса, думаю, успеем определиться.
— Да, ты права. Время ещё есть.
И снова молчание. И снова я не решаюсь начать разговор.
— Ладно, я пойду спать, — поднимаюсь и убираю бокалы. — Спокойной ночи, Гордей.
— Спокойной ночи, Ирина.
Выхожу из-за стола и иду в спальню. Снова чувствую его взгляд, но обернуться не могу, запрещаю себе. Кажется, что если сделаю это, если напорюсь на этот взгляд его, то… то… что-нибудь случится. Не знаю, что, но что-то точно будет.
А мне так спокойнее.
Вхожу в спальню и прикрываю дверь. Зачем-то поворачиваю щеколду, чего никогда не делаю. Просто… психологическое это, видимо. Барьер.
Только… для кого он?
Переодеваюсь в ночную сорочку и ложусь под одеяло. Нет и тени сна, и я просто смотрю в потолок. Тело напряжено, пульс частит.
Что со мною происходит?
Прикрываю глаза и стараюсь дышать ровно. Приходится сжать пальцы, чтобы удержаться от внезапно возникшего необъяснимого желания прикоснуться к себе.
“Что с тобой происходит, Ирина?” — шепчу сама себе.
Переворачиваюсь на живот и сжимаю подушку. Зажмуриваюсь крепко-крепко, будто это каким-то образом поможет мне уснуть.
А пульс всё частит и частит.
Почему я не рассказала Гордею про Сабурова? Почему? Я ведь ничего плохого не делаю!
Надо сказать. Прямо сейчас. Мне станет легче, и я наконец-то смогу уже поспать!
Вскакиваю с кровати и дрожащими руками натягиваю халат. Быстро собираю волосы под резинку и решительно иду
