Я разучилась сомневаться, стесняться, думать, снова выгнувшись навстречу совершенно новой ласке. Это было настолько восхитительно, что, казалось, исчезла гравитация. Мир утонул в мутной пелене удовольствия. Расслабившись, я сама подавалась бёдрами навстречу, снова до крайности бесстыдно, хныкая и мыча от невероятных ощущений. Не понимала, дышу ли, живу ли, лечу ли. Будто натянутая до предела струна, держащаяся из последних сил и при этом отчаянно желающая разорваться. Близко… Рядом. Вдох. Выдох. Эйфория захлестнула, будто цунами, скручивая мышцы, наслаждением растекаясь по позвоночнику, ослепляя белоснежными искрами. Да. Да…
Тело ещё дрожало, мышцы покалывало, в голове плыл сладкий густой туман. В ушах слегка звенело, гулко бился пульс. Беллами навис сверху, ловя мои губы очередным поцелуем. Я, одурманенная накатившим блаженством, притянула его к себе. Ближе, ещё ближе. Наши ноги переплелись на сбившихся простынях, его возбуждение упёрлось мне между бёдер, уже не сквозь ткань, горячее, твёрдое, гладкое. Послевкусие удовольствия снова прокатилось по телу жаркой волной. Я почти простонала от того, как всё это чувствовалось. Как естественно. Как дразняще. Как неприлично влажно и скользко всё ощущалось между ног.
В ответ Беллами издал шумный вдох, вжимаясь в меня. Его взгляд затуманился, когда он нашёл им мои глаза — и сердце пропустило удар от приятного предвкушения. Он двинулся навстречу, заполняя меня внутри. От его исступлённого предыхания и блаженно зажмуренных век захлебнулась восторгом моя душа, я надеялась податься навстречу в удовольствии, но…
Но вместо этого была боль. Всё тело напряглось, сжалось, словно изо всех сил сопротивлялось постороннему, большому, чужеродному внутри. Я рефлекторно зажмурилась. Ох, чёрт. Это было совсем не похоже на то, что прежде. Совсем ни на что не похоже.
Вот как это бывало. Так необычно. Волнительно. И правда больно.
Сразу всё поняв, Беллами замер. Склонился к моему ушку, виновато шепча:
— Прости. Пожалуйста, прости. Расслабься, если можешь. Я пытался, но… скажи, если…
— Хорошо, — выдавила я хрипло. — Всё хорошо.
Я тут же попыталась сделать, как он просил. Расслабиться. Вернуть ту приятную дрожь. Ничего. Он до сих пор не шевелился. Позволял мне привыкнуть. Внутри всё равно оставалась только тянущая боль, и теперь мне стало ясно, почему он позволил мне получить удовольствие до всего этого. Сейчас я бы точно не смогла, сбитая с толку, растерянная, смущённая, едва способная совладать с реакциями собственного тела.
Спустя несколько долгих мгновений я всё же осмелилась открыть глаза. И всё вокруг исчезло. Столько всего светилось в его взгляде — он горел ярче взрыва сверхновой, ослепил, и не стало никакой неловкости. Остались только я, только он, только мы, только эта жажда превращать чувства в касания. Это странное удовольствие чувствовать друг друга вот так, это захватывающее дух желание распробовать близость. Я потянулась к нему, он — ко мне. Мы сплелись, целуясь почти голодно, будто впервые, впитывая жар и искрящие эмоции друг друга. Тело чуть расслабилось. Он почувствовал, понял, аккуратно подался назад, затем — слегка толкнулся вперёд. Ох. Нет. Всё ещё больно. Но от его тихого, едва слышного вздоха всё внутри вздрогнуло. Низ живота так и не налился прежней волнующей тяжестью, но…
Я была его. Вся. И от одной этой мысли всё внутри сворачивалось в пьянящем трепете.
Его следующие осторожные движения вырывали у меня рваные вздохи. Боль уже не ощущалась так остро, стала почти терпимой, но меня оглушила внутренняя какофония из чувств, которую никак не выходило разобрать. От этого огромного комка, распирающего грудную клетку, защипало глаза. Снова зажмурившись, я прижалась лбом к его крепкому плечу. Не хотела, чтобы он заметил слёзы и истолковал их неверно. Они застыли под веками вовсе не от мучительных ощущений, скорее от невыносимой сладости быть вот так.
Мы были одним целым. Я позволила себе встречать каждое его движение. Отвечать на него. Быстрее. Ещё немного быстрее. Мои ладони беспорядочно шарили по его спине и плечам, сминали простыни, пока наши ноги, наши руки, наши тела сплетались друг с другом в беспорядке. Я больше не думала ни о чём, только о нас, о нашем взаимном безумии, о Беллами, что с хриплыми вздохами утыкался мне в висок. Я хотела поймать его настроение, его желания, отдать всё, что могла отдать.
— Боги, как же я люблю тебя, — хрипло сказал он, поймал мою ладонь, переплёл наши пальцы.
— И я тебя, — прошептала ему в ответ.
Всё ещё отвечая на мой поцелуй, Беллами вдруг остановился, подался назад, выскользнул, оставляя внутри меня непривычную пустоту. Вздрогнул, похоже, испытывая ту же волну удовольствия, что чуть раньше подарил мне, потом посмотрел и… У меня и раньше всё внутри замирало от его взглядов, но сейчас… Сейчас я прошла бы даже сквозь вдесятеро худшую боль, только бы увидеть такой ещё раз. Всеобъемлющий. Обожающий. Счастливый.
Он укутал нас обоих в одеяло, притянув меня к себе. Я прижалась спиной к горячей груди Беллами, удобно устроилась на боку и смотрела в окно, на яркую Землю, на которой уже наступил рассвет. Вспомнив слова Харпер, почти кивнула сама себе. Она была права. Самая тёмная ночь и правда была перед рассветом.
— Знаю, что было не очень, но надеюсь, что позже ты дашь этому ещё один шанс, — шепнул он на ушко. От мысли, что можно было повторить всё это, повторить даже не раз, внутри поселилось приятное волнение вперемешку с предвкушением. Я смущённо улыбнулась светящейся планете, стыдясь самой себя. О чём только думала? Беллами, неверно поняв моё молчание, после паузы тихо спросил: — Или нет? Ты же не жалеешь?
Я даже на миг опешила, что он мог так подумать.
— У меня нет привычки жалеть о своих решениях, — ответила смущённо. — Я просто… пытаюсь всё осознать. Всё это… как будто нереально. Так странно. Даже как-то иронично, что… что всё это… ну, между нами… случилось именно здесь. На «Ковчеге», где столько запрещали, ругали и пугали… всем.
— Чёрт, — Беллами напрягся. — Ты же не думаешь, что…
— Нет. Забудь. Из-за моей чёрной крови… не надо бояться нежелательных последствий. Они исключены. Все возможные тесты это подтверждают.
— Хорошо. Ладно, — облегчённо выдохнул он. — Ты уверена, что всё в порядке? У тебя… ничего не болит?
— Это я должна тебя спрашивать, — ответила я, повернувшись к нему. — Я-то чувствую себя отлично. А ты буквально вернулся с того света. И вместо того, чтобы дать тебе отдохнуть и восстановиться, я вывалила на тебя целую гору информации, а потом ещё и… мы с тобой… всё это…
— Ты сама сказала, что я абсолютно здоров. И провалялся тут просто так пять дней. Не стоит меня попусту жалеть. Если воскрешение каждый раз будет таким, я готов умирать хоть каждый день.
— Какой же ты… — смутилась я, отводя взгляд. — Просто невероятный.
— Ты куда более невероятная, любовь моя, — прошептал Беллами, уткнувшись носом мне в волосы.
Сердце в груди пропустило удар от его слов, и я задохнулась от внезапного счастья. Не в силах ничего сказать, молча уложила голову ему на плечо. Заулыбалась, будто безумная, когда он поцеловал меня в макушку, обнимая крепче.
Любовь. Так выглядела и ощущалась любовь.
Глаза слипались сами собой от приятной расслабленной неги во всём теле и его тепла рядом. Я почти задремала, когда информационная панель над дверью внезапно запищала. Загорелась красным. Замигала самым страшным словом, что когда-либо видел «Ковчег».
«Пожар».
— Что происходит? — напрягшись, уточнил Беллами. — Это нормально?
Нет. Не нормально. Я похолодела. Резко села, прижимая к груди одеяло. Потянулась за планшетом, срочно ища в нём контакты. Первой в списке вызовов попалась Рейес.
— Скажи мне, что это не то, что я думаю, — почти прорычала я.
— Это именно то, что ты думаешь, — сразу же напряжённо процедила она в ответ. — Мы опять в дерьме. Система управления одиннадцатого сектора только что полностью вышла из-под контроля. И, скорее всего, попытается нас всех убить.
