Комом сдавило горло, и глаза, почему-то вдруг сами увлажнились. Мужчина отвернулся, чтобы не выдать себя.
— Все готово, — подошла к ним Лика с термосом в одной руке и с небольшим пакетом в другой.
Конан проводил друзей до двери, поцеловал Лику, обнялся с Шутом.
— Берегите себя!
— И ты береги себя и семью, — подмигнул Александр, забрасывая сумку на плечо.
— Ребята, а я, кажется, знаю: кто нас может искать, — неожиданно обернувшись, обрадовалась Лика.
— Кто? — спросили мужчины одновременно.
— Сын дяди Славы. Егор.
В комнате скромная обстановка, шторы прикрывают окно, хотя уже утро. Солнечный свет пробивается через тонкую ткань, на табурете посреди комнаты сидит мальчик лет пяти и, раскачиваясь взад-вперед, что-то бормочет себе под нос. Его глаза зажмурены, в руках зажата плюшевая собачка с коротким потертым хвостом и синими бусинами-глазами.
В доме тихо. Часы медленно отстукивают время: Бом-Бом! Девять раз. Мальчик сосредоточен на своем шептании и не слышит тихих приближающихся шагов.
На вихрастую рыжую головку ребенка опускается теплая шершавая ладонь его отца. Малыш вздрагивает всем тельцем и останавливает безумное раскачивание. Раскрывает темно-синие глазенки и смотрит бессмысленным взглядом на отца, озирается по сторонам и, наконец, приходит в себя. Обхватывает мужчину горячими ручонками. Тот припадает на колени, обнимает сына, шепчет что-то успокаивающее на ухо малышу и уносит его в детскую, укладывает в постель…
Этот сон снится ему часто, почти каждую ночь. И все равно мужчина просыпается от него в холодном поту. Егор уже давно живет с матерью, где-то в Петербурге. Но тогда, мальчик жил с отцом, а мать устраивала собственную жизнь с другим человеком и совсем не знала о страданиях своего сына. Егор рос замкнутым тихим ребенком. Он мог часами сидеть на одном месте и, уставившись в одну точку, что-то нашептывать или напевать.
В детском саду на него не жаловались, но и друзей у мальчика не было.
Поначалу Вячеслав Игоревич Кружельников не придавал этому значения, но чем старше становился Егор, тем очевиднее был тот факт, что нужно что-то делать. Как-то помочь сыну.
Обратившись к знакомому врачу за советом, он узнал адрес хорошего детского психиатра и, недолго думая, отвез мальчика на обследование в город, в клинику психиатрической диагностики. После полуторачасового хождения по кабинетам, получили неутешительный результат.
Симпатичная женщина-врач долго что-то писала витиеватым почерком в тонкую (только что заведенную) книгу болезни ребенка. Потом оторвавшись от своего занятия, она хмуро посмотрела на Вячеслава и Егорку, сжавшегося в комочек на коленях отца, произнесла:
— Ничем не могу порадовать вас, папаша. У вашего сына — маниакально-депрессивный психоз, который может привести к осложнениям, если не лечить.
— Лечить? Вы хотите сказать, что мой мальчик болен?
— И вы еще спрашиваете? Вы не видите, что он не такой, как обычные дети в его возрасте? — не стесняясь ребенка, ответила женщина.
— Подождите минуточку, я думаю, мальчику не к чему слышать наш с вами разговор, — Вячеслав Игоревич поднялся со стула и вывел Егора в пустынный коридор клиники, усадил на деревянную скамью, — Посиди здесь, сынок. Я скоро.
Затем вернулся в кабинет. Врач на эти действия только недоуменно пожала плечами:
— А он без вас не уйдет?
— Нет. Он послушный. Итак, вы утверждаете…
— Да, утверждаю. Психическое расстройство налицо. Мальчик отстает в развитии от сверстников.
— Но с чего вы это взяли? Егор умеет читать, замечательно рисует, знает стихи наизусть, считает до десяти и обратно, — возразил Вячеслав Егорович. — Он все умеет делать, только очень замкнут и не общителен. Но разве это отсталость?
— Да. Физически он вполне развит, но его эмоциональный фон слишком настораживает меня. То, что не общителен — это одно, ваш ребенок замкнут, закрыт и даже агрессивен. На некоторые вопросы и действия отвечает выпадом, выкрикивает, отворачивается, не идет на контакт. А ведь через два года ему идти в школу.
— Перерастет…
— Не думаю, сегодняшнее состояние может вылиться в серьезное заболевание — шизофрению, например, или эпилепсию.
— Это может быть связано с тем, что его мама не живет с нами?
— Вполне.
— И что можно сделать? — сдался Вячеслав.
— Я назначу курс лечения, а через полгода нужно будет повторно обследовать ребенка.
Вячеслав Игоревич медленно поднялся, прошел на кухню, поставил чайник. День ожидался теплым. Солнце щедро поливало его небольшой ухоженный дворик. Почти двадцать лет прошло с того дня, как он расстался с Егором. И ни весточки, ни звонка, ничего. Как будто и нет у него никого, и никогда не было.
После лечения Егор изменился. Не сказать, чтобы мальчик стал общительнее и доброжелательнее, но стал лучше спать и перестал уходить надолго в себя. В школе даже появились друзья и жизнь, в общем-то, наладилась, как думал его отец. Но что-то сломалось в отношениях между ними. Егор больше не забирался на колени и не просил почитать сказку перед сном. Все попытки Кружельникова поговорить, почитать, вместе что-то смастерить мальчик отвергал. Иногда Егор так смотрел на Вячеслава, как будто хотел испепелить, да отчего-то не решался. И лишь изредка он позволял отцу приласкать себя.
Мужчина чувствовал в Егорке странную силу, внутренний стержень, но отчего-то эта сила его очень пугала. Среди пращуров в семействе Кружельниковых имелись знахари и ведуньи, даже Вячеслав немного знал о травах и кореньях. Сам лечился и сына приучал к народной медицине. Но это были добрые знания, сила во благо, а вот то, чем обладал Егор, имело темные корни. В сердце ребенка поселилась озлобленность. И как с ней бороться Вячеслав не знал.
Он старался быть для сына и отцом и матерью, заботился о нем, как умел. Но видно не справился, раз сын вместо того, чтобы лечить, стремился уничтожать. Первый раз такое стремление проявилось как раз после лечения медикаментами. Как-то утром, выходя из дома Кружельников, обнаружил у ворот мертвую собачонку. Пожалел бедолагу, и похоронил на пустыре. Потом время от времени появлялись еще птицы, кошки… пока однажды Вячеслав не задал прямой вопрос сыну.
— Егор, ты не знаешь, кто это в округе у нас зверствует? Снова пичугу замученную нашел… вот ведь, незадача.
— Я, — без тени робости или смущения признался Егор.