– Покажи мне твою комнату, – попросила она.
Он лихорадочно попытался вспомнить: нет ли в комнате такого, за что ему придется краснеть? Кажется, нет. Правда, на стене висит огромный плакат восходящей кинозвезды Дарил Ханны – надо думать, она это поймет.
В его комнате было тесно от вещей и вообще неприбрано.
– Ну ты раздолбай! Надо же, какой бардак развел! Обхватив ее сзади, он принялся гладить ее маленькие груди – лифчика под мешковатой футболкой не было.
Она не оттолкнула его как обычно. Наоборот, стояла смирно, позволяя ему то, чего он жаждал все эти месяцы.
Он запустил руку под тонкую футболку, прикоснулся к голой груди, и его богатырь отчаянно запросился наружу.
Она стояла молча.
Пальцы его заходили по ее соскам, и он застонал, как бы зная, что сейчас она его оставит. Она повернулась к нему.
– Хочешь? – спросила она с непривычным блеском в глазах.
Хочет ли он? Да у него сейчас дым из ушей пойдет, он только прикидывается, что ему все до лампочки. Только строит из себя бывалого, а сам весь на взводе.
– Хочешь? – настойчиво повторила она, вперившись в него янтарными глазами.
– Угу, – выдавил из себя он.
– Я тоже, – сказала она и медленно стянула через голову футболку.
– Ты Хевен на вечер пригласила? – спросила Нора в лимузине по пути к дому.
Силвер смотрела в боковое окошко, затемненное снаружи.
– Представь себе, нет, – холодно ответила она. Нора неодобрительно хмыкнула, и Силвер пришлось представить целый список причин, по которым она не пригласила на день рождения свою единственную дочь.
Тут было все, от «там не будет ее ровесников» – чистое вранье, потому что двум актерам из «Палм-Спрингс» еще не исполнилось двадцати, а они будут обязательно, – и до «она терпеть не может приемы». Но об этом Силвер могла только догадываться, потому что о наклонностях дочери не имела ни малейшего понятия. Собственно, вернувшись в Америку, она старалась встречаться с Хевен как можно реже. «Ну что я буду влезать в ее жизнь?» – говорила она всякому, кого это интересовало. И добавляла с заговорщицкой улыбкой, понимающе подмигивая: «Едва ли меня можно назвать воплощением материнства, верно?»
Правда заключалась в том, что наличие взрослеющей дочери Силвер совершенно не устраивало. Она ощущала свой возраст, а все, что напоминало ей о возрасте, вычеркивалось из жизни.
Нора слушала с молчаливым неодобрением.
– В чем дело? – наконец спросила Силвер. – Ты считаешь, надо ее позвать?
– Если учесть, что ты пригласила сто пятьдесят ближайших друзей и полк журналистов впридачу, обойти вниманием дочь – не самая гениальная мысль. Тем более, что все отделы сплетен городских газет дадут о твоем приеме полный отчет. Дай ей возможность выбрать, идти ей или нет. Еще не поздно.
– Господи! – наигранно вздохнула Силвер. – Будто у меня без этого проблем не хватает!
Распаковка утратила свою прелесть. Визит Кори очень огорчил Джейд, она больше не могла сосредоточиться. В расстроенных чувствах она взяла записную книжку и принялась отыскивать в ней лос-анджелесские телефоны.
Некоторые из знакомых в этом списке достались ей от Марка, и от них она пока отказалась, решив позвонить коллеге, с которой они когда-то жили в одной комнате, чернокожей и экзотичной фотомодели Беверли Д-Амо. Беверли перебралась в Лос-Анджелес два года назад, попытать счастья на поприще актрисы, и сейчас, как следовало из записи на автоответчике, была в Перу и в ближайшее время назад не собиралась. Поджав губы от огорчения, Джейд позвонила еще одной приятельнице по Нью-Йорку, тоже фотомодели. Та продержала ее на телефоне тридцать пять минут, жалуясь на своего ударившегося в блуд мужа. Потом она позвонила другой замужней подруге, и оказалось, что та по уши завязла в собственном разводе. Неприятности на мужском фронте – эта болезнь явно становилась заразительной.
Надо направить поиски в более перспективное русло. Она позвонила Антонио, фотографу, человеку озорному и занятному – если он в конце концов причислял тебя к лику звезд и допускал в свой круг. Они часто работали вместе и не раз прекрасно проводили вечера в Нью-Йорке, когда он наезжал туда с визитами.
– Я здесь, – объявила она. – Рада сообщить, что я свободна, как птица, так что предлагаю встретиться. Лучше прямо сегодня.
– Belissima! – промурлыкал он. – Моя роскошная Джейд. Как я сча-ааа-стлив слышать твой голосок!
– Я тоже, милый. Как Дикс?
– Сгорел в пламени! – эффектно провозгласил он.
– Еще один бухнулся в пыль, да?
Она не сильно удивилась. Новый дружок появлялся у Антонио каждый месяц, и все они, если верить Антонио, его бросали.
– Он был англича-ааа-нин, – фыркнул Антонио, словно этим все было сказано.
– Что ж, – сказала она, – мы с тобой – два сапога пара, потому что мой дружок тоже сгорел в пламени. Я вернула Марка в объятья его жены.
– Bene.[4] Он тоже англича-ааа-нин. Вечером я поведу тебя на прием к редкостной стерве.
– Я ее знаю?
– Си-ии-лвер Андерсон. Она лопнет, когда тебя увидит. Оденься, чтобы всех уложить наповал, bella.[5]
Повесив трубку, она решила: большой голливудский прием в обществе язвительного Антонио – это именно то, что ей надо. Обычно при слове «прием» Марк мгновенно и наглухо задергивал шторы – приемов он чурался. Возможно, просто не хотел рисковать – вдруг кто-то сфотографирует его рядом с ней?
Но иногда объясняться с женой ему все-таки приходилось. Интересно, что он ей плел? Случалось, какому-нибудь приблудному папарацци удавалось щелкнуть их при выходе из нью-йоркского ресторана «Илейн», либо на каком-нибудь вернисаже. Зная Марка, можно было не сомневаться – он выдавал ее за случайную знакомую, а аристократическая леди Фиона верила каждому слову этого враля. Ах, Марк с его изысканным враньем. О, Боже!
Наполнив бокал вином, она позволила себе предаться воспоминаниям о развязке.
Лорд Марк Рэнд вернулся из очередной поездки, его тонкие черты были окрашены румянцем удовольствия, русые волнистые волосы в лирическом беспорядке, как у мальчишки. Ему было под пятьдесят, но выглядел он максимум на тридцать пять. Он собирался провести с ней шесть дней в Нью-Йорке, а уже потом убыть в Лондон. Свое время он обычно делил между Англией и Америкой, в промежутках постоянно отлучаясь куда-то еще – на съемки.
Бросив на пол многочисленные сумки с аппаратурой, он заключил ее в объятья. «Здравствуй, красавица моя. Готова ли ты дать приют и утешение очень утомленному англичанину?»
Ей предстояло перечеркнуть шесть последних лет своей жизни. Не торопись, наказала она себе. «От тебя пахнет, как от верблюда», – заметила она, наморщив носик.
