– Но, Жаклин, ведь он мой брат!
– Природа разумней нас, – еле слышно прошептала Жаклин. – И потом, это всего лишь побочные условности цивилизации. Еще два века назад это происходило на каждом шагу и не считалось чем-то постыдным. – И снова в лице Жаклин Джанет увидела что-то бездонное, властное, смутное, отчего недоумение, как может отец по-прежнему любить эту женщину, чью плоть так исказили последствия любви, мгновенно исчезло. – Я очень люблю тебя, Джанет, – словно вернувшись откуда-то, продолжила уже другим тоном Жаклин. – Люблю, потому что люблю Пат, люблю Стива и потому что так хотела подарить ему девочку… Так помни, о чем я предупредила тебя. – И она поцеловала волосы Джанет на узком виске.
Ошеломленная девушка вышла из комнаты и весь остаток дня провела на побережье Лейквуда, там, где они, как когда-то в ее детстве, порой и теперь гуляли с отцом.
Весь этот год Джанет жила во все сгущающейся атмосфере нависших над нею тайн, которым она поначалу, как девочка книжная и одинокая, радовалась… Но теперь она чувствовала, что, не разгадав их, эти тайны, она просто не сможет жить дальше, оставаясь самой собой. И пересыпая меж пальцами прохладный искрящийся песок, она отметила, что последнее время куда больше думает обо всех этих загадках, чем о Милоше, который приходит к ней лишь в снах, изматывая и дразня исходящим от него темным зовом. А кольцо Руфи стало холодным и матовым. Что ж, впереди была целая осень. И Джанет захотелось в Англию, в старый дом, своей неизменностью дававший силы и веру в то, что все в конце концов станет на свои места… К бабушке, воплощавшей дух этого дома…
«Сегодня же скажу маме, а завтра улечу», – бесповоротно решила Джанет и, почувствовав облегчение от возможности совершить хоть один поступок самой, подбросила в воздух остатки песка с ладони, и он вспыхнул маленьким фейерверком в последних красноватых лучах солнца.
* * *
Заехав на Боу-Хилл и забрав брата, всегда умилявшего ее своей бурно выражаемой радостью, Джанет отправилась к отцу, твердо уверенная, что это ее последний вечер здесь. По дороге Ферг развлекал ее такой дикой смесью языков – ибо целые дни он проводил в обществе разноязычных женщин, постоянно живших во флигеле Пат и с удовольствием занимавшихся смышленым малышом, – что она на время забыла все свои проблемы. В голубой гостиной, к ее удивлению, она застала обоих родителей.
– Я все-таки лучше поеду на студию, – Стив не прервал разговора даже при ее появлении, хотя и приветливо махнул рукой. – Говорят, оттуда ведутся какие-то передачи.
– Лучше просто позвони. Генри, наверное, сидит в посольстве безвылазно.
Стив кивнул, подбросил вверх Ферга, прижался головой к щеке Джанет и вышел из гостиной своими крупными бесшумными шагами, до сладкой боли напомнив девушке Милоша.
– Я думаю, что мне пора возвращаться. И бабушка ждет… Я хочу вылететь завтра, мама.
– Да-да, конечно. Только подожди до вечера. После восьми я сама завезу тебя в аэропорт, – Пат говорила как-то отвлеченно, словно была погружена во что-то совсем другое.
– А что случилось? – поинтересовалась Джанет, всегда обостренно чувствовавшая любые нюансы в голосах людей, даже не только близких.
– Танки в Москве. Военный переворот. И Стив хочет лететь туда.
– Ух ты! – Вот это была новость! Джанет еще три-четыре года назад не раз в бесконечных фантазиях перед сном представляла себе, как где-нибудь в Версале она, переодевшись юным виконтом-гвардейцем, спасает от разъяренной черни королеву и дофина, а потом… Потом… тайные встречи, безумные речи… – Я тоже полечу с ним!
Пат смерила дочь долгим холодным взглядом, под которым пыл Джанет заметно подостыл.
– И ты говоришь это серьезно?
– Конечно! – Джанет снова загорелась надеждой. – Ведь я буду с папой и…
– Удивительная инфантильность, – вздохнула Пат. – Иди уложи Фергуса и возвращайся домой, а я поговорю с Жаклин и тоже поеду на студию. Завтра я заеду за тобой около шести, так что будь готова.
– А папа?
Но Пат уже поднималась к Жаклин по узкой лестнице, змеей вившейся из центра гостиной.
Вернувшись на Боу-Хилл и быстро сложив вещи, Джанет бродила по пустынному дому матери. Часов до двух еще горел свет во флигеле, но погас и он, и девушка переходила из комнаты в комнату в молочных струях поздней августовской луны.
Здесь, в отличие от ноттингемского дома с его ночными вздохами, шорохами и скрипами, царила абсолютная тишина, завораживающая и одновременно гнетущая.
Джанет стало не по себе. Она спустилась в патио, где лепетал водопад и шептались листья. Прислонившись к стене шероховатого старого кирпича, Джанет, как во сне, представляла себе почти двести лет назад жившую здесь полуузницу-полукокотку, и почему-то ей стало жаль ее до слез. Луна стояла прямо над узким колодцем патио, обнажая каждую трещинку, каждый упавший лист, и Джанет вдруг ощутила, что серебряное кольцо Руфи до боли жжет ей палец.
– Господи, да что же со мной происходит?! – крикнула Джанет в черно-лиловое гулкое небо и бросилась обратно в дом. Ноги привели ее в кабинет Пат, где все же ощущалась более теплая атмосфера, чем в остальном – стильном, удобном, но каком-то неживом – пространстве. Забравшись с ногами в кожаное кресло, в котором поместились бы еще две такие тростинки, как она, Джанет стянула кольцо с пальца и в который раз стала рассматривать его. От кольца так и шел прерывистый жар, передававшийся ее рукам, когда к ним прикасался горячий металл. Словно пробуя, девушка стала прикладывать кольцо то к щекам, то к груди – и кровь, сгущаясь, запела, делая кожу еще прозрачней и тоньше, наливая грудь, взорвавшуюся пламенем вспухших сосков, а когда рука Джанет скользнула меж сжатых коленей, то словно огненный столб начал медленно подниматься в ней, своими жадными языками захватывая и ноги, и бедра. Джанет даже застонала, раскинувшись в кресле, безвольно разжав вспотевшие ладони, – и кольцо выпало из руки, с глухим стуком покатившись по идеально гладкому деревянному полу в пятнах света и тьмы. И наваждение мгновенно отпустило Джанет, оставив лишь слабую боль в сосках.
Полчаса она методично обшаривала каждый квадратик розоватого паркета, изготовленного из тех могучих деревьев Небраски, в которых трудно узнать изменившийся под влиянием климата обыкновенный дикий шиповник, – но кольцо исчезло. В отчаянии Джанет в десятый раз поднимала ковер, передвигала тяжелый стол и исследовала самые сокровенные складки необъятного кресла – все безрезультатно. Оставались еще стоявшие в ряд у южной стены узкие застекленные шкафы, которые Пат купила на каком-то дорогом аукционе и которые напоминали Джанет старинные бокалы для шампанского, еще не широкие и плоские, а порывом стеклодува устремленные вверх. Просунуть руку под их темные животы на толстых львиных лапках не представлялось никакой возможности, и, вздохнув, она принялась по очереди отодвигать их от стены. Потревоженные стеклянные дверцы возмущенно звенели, норовя открыться и ударить Джанет по плечу, но, охваченная отчаянием, поскольку оставался всего лишь один непроверенный шкаф, девушка не замечала падавших на пол книг, старых блокнотов и папок, педантично сохраняемых Пат. Главное – найти кольцо, от которого, как ей теперь казалось, зависел исход ее любви к Милошу. Поиски превращались в работу души, а не тела – и она была вознаграждена: под последним шкафом Джанет нашла его – опять холодное и словно потускневшее.
