— Не преувеличивай, дорогой! Но в целом неплохо! Ты хорошо поработал, — согласилась Роза, взглянув в зеркало. — А это тебе на Рождество.
Она вынула из шкатулки и вложила мастеру в руку золотой стерлинг.
Олимпия протянула Розе жемчужные серьги. Та вдела их в уши, а мизинец украсила кольцом со сдвоенной жемчужиной. Потом Роза отодвинула коляску от зеркала, чтобы лучше разглядеть себя. Она великолепно умела подать себя. Умела выбрать цвет, освещение, косметику, драгоценности так, чтобы они гармонично сочетались с одеждой, жестами, выражением лица и даже тоном голоса. Она надела очки, и отражение в зеркале, сразу ставшее четким, подтвердило: долгий труд над внешностью Розы дал замечательные результаты.
— Вы прекрасны, синьора, — с искренним восхищением произнесла Олимпия.
— Для старухи я выгляжу сносно, — не без гордости ответила Роза, но какая-то тень омрачила на миг ее улыбку.
— Пойдемте? — предложила сиделка.
— Подожди немного, — необычно мягко попросила хозяйка.
Она знала: все уже явились и ждут только ее. Ей хотелось, чтобы они увидели картину достойной, великолепной старости; чтобы распрямились плечи, ответственные за историю клана Летициа; чтобы гордость и властность отражались во взоре.
Возможно, Роза готовилась к последнему своему торжественному появлению на людях. Ей хотелось, чтобы родоначальницу семьи Летициа запомнили в тот момент, когда пришла пора опустить занавес жизни. Она должна остаться в памяти потомков победительницей. Пусть исчезнут, словно сметенные осенним ветром листья, воспоминания об ошибках, поражениях, разочарованиях и сомнениях. Только она одна знала великую тайну Розы Летициа, урожденной Дуньяни, и собиралась унести эту тайну в могилу.
В дверь гардеробной постучали: уверенный, негромкий стук. Роза сразу догадалась, кто это. Олимпия бросилась было открывать, но хозяйка жестом остановила ее. Роза выждала минуту-другую и лишь тогда произнесла:
— Входи!
Синьора знаком велела служанке удалиться. Распахнулась дверь, и на пороге появился Риккардо Летициа. Роза сидела к сыну спиной, но видела его отражение в зеркале.
— Привет, мама! — поздоровался Риккардо.
— А ты великолепный мужчина! — с нескрываемой гордостью произнесла она.
Розе на мгновение померещилось, что в комнату вошел не ее сын, а тот удивительный человек, которого она любила, отец Риккардо.
— Я рожден великолепной женщиной! — парировал Риккардо.
— Ты великолепен во всех отношениях! — повторила мать.
— Великолепен, но? — с улыбкой спросил сын. — Я уверен, есть одно «но»…
— И тебе нет равных в великодушии…
— Спасибо, мама!
— …Как нет тебе равных в коварстве, — закончила Роза.
— Теперь я тебя узнаю, — с облегчением вздохнул Риккардо.
Он чувствовал: мать что-то скрывает от него, какая-то угроза читалась в глазах Розы.
— Почему вдруг, после стольких лет, ты позволила мне предстать перед твоими очами? — не без иронии спросил Риккардо.
— Скажем так — ты попал под амнистию, — усмехнулась Роза.
— Всего лишь амнистия? Может, заключим мир?
Роза сделала вид, что не поняла вопроса.
«Мир и тишина, — подумала она. — Такое годится разве что для кладбищ. Где жизнь — там и война или, иначе говоря, там и конкуренция. Ах, мальчик, дорогой мой мальчик, ты мужествен и красив, ты умен и обаятелен, но как же ты несчастлив!»
— О чем задумалась, мама? — спросил Риккардо.
— О нас, — ответила Роза, поправляя прическу.
— Стало быть, мысли невеселые!
— Веселье? Оно как молния, за которой следует гроза…
— В нашей семье всегда хватало и молний, и гроз, — заметил Риккардо.
Роза не стала отвечать на вызывающее замечание сына. Однако она почувствовала удовлетворение, поняв, что материнская опала причинила сыну немало горечи. Никого из семьи не миновали несчастья, но никого не обошло торжество успеха, никто не утратил вкуса к власти.
— С Рождеством тебя, мальчик мой, — примирительно произнесла Роза.
— И тебя с Рождеством, мама, — ответил Риккардо и склонился к тонкой руке старой женщины.
Роза указала сыну рукой на кресло рядом со столиком; Риккардо сел.
— Похоже, нам и побеседовать-то не о чем, — в некотором замешательстве проговорила она.
Мать не уловила во взгляде сына обычного обожания и почтения. Напротив, Риккардо поглядывал на нее как-то настороженно.
Сын попытался оправдаться:
— Прошло десять лет. Нам надо заново привыкнуть друг к другу.
— Да, лет пронеслось немало, — спокойно ответила Роза.
— А время многое меняет, — продолжал Риккардо.
— По-моему, ты своей жизнью доволен.
— Грех жаловаться.
В ответе сына прозвучал вызов, и мать заметила это.
— Как дела?
— Прекрасно, — солгал Риккардо.
— А Роберта? — Роза спрашивала о дочери Риккардо, своей внучке. — Она как?
Риккардо вспомнилась дочь. Роберта уехала в Америку вслед за компанией кришнаитов, заморочивших ей голову своими религиозными ритуалами.
— Она в Лос-Анджелесе, — сообщил он.
— Красивый город, — равнодушно заметила Роза.
Еще не успев задать вопрос, она прекрасно знала, какой ответ услышит.
— А Рауль?
Риккардо ответил уклончиво:
— Он придет сегодня, сама его увидишь.
О Глории Роза не упоминала. Она не стала спрашивать и о Джованне, жене Риккардо, но совсем по другой причине. Говорить о Глории было слишком больно, Джованна же считалась слишком незначительной персоной, чтобы ею вообще интересоваться.
Риккардо перекинул ногу на ногу и зажег сигарету.
— Мама, тебе дым не мешает? — заботливо спросил он.
— Ты же знаешь, мне нравится, когда курят.
Тонкий аромат табака пробудил в душе старой женщины столько воспоминаний!
— До чего же я рад тебя снова видеть! Через десять лет! — с искренней радостью произнес Риккардо. — И рад убедиться, что ты совершенно не изменилась.
Добродушие сына насторожило Розу; она почувствовала приближение опасности. Роберта сбежала с кришнаитами; у Рауля странная связь с прославленным модельером; Глория пыталась покончить с собой; дела концерна идут неважно… С какой стати Риккардо улыбается во весь рот? Черт бы его побрал! Что-то он скрывает. Роза взглянула на часы и предложила:
— Хочешь, вместе выйдем к гостям?
Риккардо погасил сигарету и встал. У него были особые, присущие только ему, манеры, вызывавшие расположение и восхищение.
«До чего же похож на отца, негодяй!» — любуясь сыном, подумала Роза.
