в таком состоянии.
— Потрогай ее, — приказал мне Майлз. — Потрогай мою пизду, поиграй с ней для меня, сладкая.
Мои пальцы задрожали, нащупывая клитор и трогая, дразня, щекоча себя до отчаянного маленького оргазма, который я пыталась скрыть.
— Чертова сука, — выплюнул Майлз. — Ты только что кончила без разрешения?
Я отвернулась, яростно краснея, как раз в тот момент, когда он вытолкнул девушку дальше в окно. Она закричала, и я не была уверена, от чего это произошло: от того, что ее долбили в п*зду, или от того, что она была так напугана. Я так ревновала, хотела, чтобы это была я. Хотела, чтобы меня трахнули вот так.
— Чем больше ты не слушаешься, — прорычал Майлз. — Тем хуже для нее. Ты же не хочешь, чтобы ей было больно?
— Нет! — закричала я.
— Почему нет? — усмехнулся Майлз, вгоняя себя в Лану еще глубже.
— Сделай мне больно, — умоляла я. — Выбери меня, заставь меня, трахни меня, отдай мне все!
Майлз застонал и стал трахать ее сильнее. Ее глаза были устремлены на меня, широкие, испуганные и одновременно нуждающиеся.
— Скажи ей, чтобы она кончила, — рявкнул на меня Майлз. — Скажи ей, чтобы она кончила вместо тебя, потому что ты, бл*дь, больше не можешь.
— Кончи, — умоляла я ее. — Кончи, пожалуйста, кончи, ты должна…
Лана растворилась в приступе слез и шепчущих слов, а он схватил ее за талию и трахал ее отчаянными, безумно жесткими толчками, которые я чувствовала на всю улицу.
— Скажи ей, чтобы кончила на мой член, — прорычал Майлз, и я сделала это.
Лана кончила. Отчаянные крики, чертовски отчаянные. Она была в полном ах*е.
— Бебе! — позвал Майлз, и я посмотрела на него.
Карие глаза на карих. Гребаное отчаяние. Абсолютное отчаяние между нами, жажда прикосновения, когда он трахал кого-то другого, и я потеряла рассудок, глядя на него, потеряла себя для своего грязного гребаного соседа.
— Скажи мне, чтобы я кончил, — сказал Майлз.
— Кончи, — прошептала я.
— Внутрь? — спросил он. — В нее?
— В нее, — умоляла я. — Да, кончи в нее.
Но он этого не сделал. Он вынул свой член из нее, схватил ее за горло и заставил ее посмотреть на него, не сводя глаз с меня. Он сорвал презерватив и кончил с проклятием и рычанием, как гребаный хищник, его сперма снова и снова забрызгивала ее лицо. Я подтянула колени и отползла назад, свернувшись калачиком, плача без причины.
— Бл*дь, посмотри на меня, Бебе! — проорал Майлз, и я посмотрела.
Он держал ее плачущее, сломанное тело в своих объятиях. Его член все еще истекал спермой, когда он втянул Лану обратно и передал ее своему парню, его глаза потемнели и таили в себе обещание, когда Майлз взглянул на меня. Он только что довел меня до белого каления, даже пальцем меня не тронув.
Он был животным.
А я была полностью и безраздельно зависима.
Майлз
Нефелибат (сущ.) — гуляющий в облаках.
Каждое мое утро начиналось с взгляда в сторону окон квартиры Бебе.
Она не была жаворонком, часто вставала позже полудня и угрюмо ходила по квартире, пока не получала первую дозу кофеина. Девушка пристрастилась к кофе, выпивая чашку за чашкой. Хуже всего было то, что она пила ужасную дешевую растворимую смесь. Я мысленно пометил сказать ей, что лучше вообще не пить кофе, если девушка не готова раскошелиться на хороший.
Несмотря на ее ужасное пристрастие к кофе, по утрам Бебе представляла собой завораживающее зрелище. Совершенно другая женщина по сравнению с разодетой тусовщицей, которая выходила из квартиры по вечерам. Утренняя Бебе носила толстые махровые носки и пушистый черно-белый халат с ушками панды. Тусовщица Бебе пила алкоголь, а утренняя Бебе лечила похмелье.
Тусовщица Бебе заставляла мой член дергаться, а уязвимая утренняя Бебе заставляла сердце болеть, потому что я чертовски хотел ее, но знал, что никогда не смогу заполучить.
Прошло два дня с тех пор, как я устроил Бебе шоу, которого она не хотела; и мой подарок для нее был почти готов. Я успешно держался на расстоянии, понимая, что необоснованно привязываюсь к тому, что изначально не было моим. Я не искал ее, не звонил, а она упрямо не писала. Я видел, что она дулась. Бебе едва выглядывала в окно, и большую часть времени держала шторы закрытыми, открывая их только для того, чтобы подразнить меня.
Бебе надевала самое развратное нижнее белье, вальсируя по квартире и, черт возьми, следила за тем, чтобы я видел каждый обтянутый кружевом дюйм ее маленького упругого тела. И это, конечно же, заставляло меня желать ее еще больше.
Моя жизнь без Бебе снова вошла в привычное русло, хотя с тех пор, как пара уехала, я не приглашал ни одной новой девушки. Тщательно прятал каждую сломанную, испорченную часть себя от любопытных глаз Бебе. Потому что эта маленькая шлюшка все равно продолжала игру, как я и ожидал. Девушка торопливо заглядывала в окно, надеясь, что я не замечу, или наблюдала за мной периферийным зрением, убеждаясь, что произвела на меня нужный ей эффект. И я ничего не мог с собой поделать. Не только потому, что она была горячей штучкой, но и потому, что Бебе была просто неотразима во всей своей саркастической, стервозной красе.
В то утро у меня был разговор по скайпу с моим психиатром, как и каждый четверг.
Я смотрел в глаза доктору Хелен и врал ей так же гладко, как и всегда.
— Ты уверен, Майлз? — мягко спросила она меня. — Не врешь, что выходил из дома на этой неделе?
— Да, — соврал я. — Я ходил в магазин на углу два дня назад, чтобы купить немного хлеба.
— Как так? — спросила она, что-то записывая в блокнот, ее мудрые серые глаза изучали мои.
Это была наша рутина. Доктор Хелен знала, что я лгу, конечно, черт возьми, знала. Но она никогда не уличала меня в этом, кроме как задавая вопросы, от которых я уворачивался, как от пуль. Отчасти мне хотелось, чтобы она поймала меня на лжи, но я был слишком хорошим обманщиком, чтобы позволить этому случиться. Так что мы играли в нашу маленькую игру в кошки-мышки неделю за неделей, и я никогда не признавал правду.
— Домработницы не было, — произнес я. — Я дал ей выходной.
Доктор Хелен пристально посмотрела на меня, прежде чем водрузить очки на нос.
— Сколько дезинфицирующих ванн было на
