работает кухня. Я согласна на любой.
— Хорошо. Говори адрес. Двадцати минут тебе хватит, чтобы одеться?
— Мне хватит десяти, если не нужно ехать в бальном платье.
— Надень что тебе удобно.
— Я не могу ходить в одеяле.
Он засмеялся.
— Тут вполне демократично, открытая тёплая терраса, из посетителей только я. И я в джинсах.
Такси она, конечно, могла заказать и сама, но как не позволить мужчине проявить себя джентльменом — Аврора продиктовала адрес.
К тому времени, как от него прилетело сообщение с номером такси, Аврора уже вышла на улицу, и, кутаясь в шарф, испытала странное чувство: словно они много лет знакомы. И что ещё страньше и чудесатее: ей не страшно.
Что это? Бунтарский поступок: вот так запросто натянуть штаны, свитер, собрать волосы в хвост и выйти в ночь. Решение уверенной в себе женщины, какой Аврора раньше никогда себя не чувствовала? Отчаяние?
Всё, чего Аврора хотела, когда летела к родителям: несколько дней покоя и тишины, отдыха и передышки, а вышло, что попала в западню в родном доме.
— Ты должна вернуться, — первое, что сказала ей мама, стиснув на груди кофту.
— В каком смысле? — растерялась Аврора. Она ещё и чемодан распаковать не успела, подарки не достала, цветы в воду не поставила. — Мне развернуться и уйти?
— Ты прекрасно поняла, о чём я говорю, — мама поджала губы, что обычно выражало крайнюю степень неодобрения, и посмотрела на Аврору чужим взглядом. — Ты должна вернуться к мужу.
Отец, что неловко топтался рядом, крепко обнял Аврору и поторопился уйти в свою комнату, давая понять, что он в этом не участвует.
А мама заняла глухую оборону. И как Аврора ни билась, пытаясь донести, что жить с мужчиной, для которого верность — пустой звук, ревновать и постоянно думать: где он, с кем, не изменяет ли ей прямо сейчас, она не согласна, мама её не слышала.
— Ну ещё скажи: когда в семье одна жена, она растёт эгоисткой, — устав доказывать, что не верблюд, иронизировала Аврора.
— Как ты не понимаешь, Аврора, кроме Романовского, тебя никто не защитит: у него связи, возможности, средства.
— Да?! И какого ж чёрта он тогда не защитил меня от журналистов? — с горечью вырвалось у неё. — И ладно меня, я не заслужила, но почему не защитил вас? — показала она указательным пальцем на дверь. — Там вся стена исписана. Наверняка вам и в дверь звонили, и на улице останавливали, и гадости говорили. Или до Хабаровска его связи не дотянулись?
— Мы ему ничего не говорили. Да и тебя не хотели расстраивать, — скорбно вздохнула мама. — Переживём. И не такое переживали. А вот ты… — её губы затряслись.
— Мам, ну, пожалуйста, не плачь, — обняла её Аврора.
— Ты правда убила ту женщину? — всхлипнула мама.
— Мам, — выдохнула Аврора, едва сдерживая слёзы. «Убила» звучало так несправедливо, особенно от собственной матери, что у Авроры перехватило горло. — Ну, конечно, я не специально, — прохрипела она. — Я не убийца. Я совершила ошибку. Да, я виновата, что приняла неправильное решение. Женщину нельзя было оперировать, но я посчитала, что можно. Я готова ответить по всей строгости закона, но при всём моём желании, уже не могу ничего исправить. Меня… наверно, посадят.
— Нет, — прижала её к себе мама. — Валера не позволит. Валера тебе поможет. Прости ты его, дурака. Прости. Сейчас не время быть принципиальной.
— Ма-а-ам, — погладила её по спине Аврора, прижалась губами к волосам, знакомый запах щекотал нос. Она сглотнула ком в горле: ко всем её несчастьям ещё невыносимо разболелся желудок. Аврору тошнило, с утра мучили голодные боли — от переживаний обострился гастрит. И она знала, что мама не отступит — будет давить, пока не продавит и своего не добьётся. Отец потому с ней никогда и не спорил — бесполезно. Но Аврора… — Нас разведут, нравится тебе это или нет, — спокойно ответила она.
— Девочка моя, послушай, — усадив Аврору за обеденный стол в кухне, мама села напротив. — Жизнь — штука сложная. И порой нужно идти на компромиссы, — она покосилась на плотно запертую дверь и понизила голос. — Ты думаешь твой отец святой? Думаешь, он… — она снова поджала губы. — Но если бы я…
— Если бы ты, что? — Аврора встала, чтобы взять таблетку, но на самом деле, чтобы отвернуться.
Она знала все мамины приёмы: сначала прямой приказ и непреклонность перед любыми аргументами, потом слёзы и жалость, теперь пошли уговоры. Дальше Аврору обязательно в чём-нибудь обвинят: в чёрствости, эгоизме, во всех смертных грехах. Кто там в десятке самых авторитарных правителей в мире? Мама переплюнула бы их всех, вместе взятых.
— Если бы ты что? — повторила Аврора, держа в руках коробку с таблетками. — Не взяла всё в свои руки, то отец ушёл бы к другой женщине и жил там счастливо, а не мучился с тобой тридцать с лишним лет?
— Так ты всё знала? — удивилась мама, явно неприятно. Удивилась настолько, что даже не обратила внимание на сарказм.
— Нет, мам. Но вдруг прозрела, — выдавив на ладонь таблетку, Аврора налила в стакан воды.
Она, конечно, не только что поняла, из-за чего ссорились родители, когда ей было лет десять, а может, меньше. Мамины слёзы в подушку, отцовское угрюмое молчание, переезд из спальни на диван в гостиной. Тогда с детской наивностью Аврора поверила, что папе там удобнее смотреть телевизор и не мешать маме спать. И с радостью приходила посидеть с ним вечером. Но в какой-то момент всё вдруг сложилось в довольно чёткую картинку.
Она запила таблетку.
— Но может, вы ещё что-то от меня скрываете? Может, я вам неродная? Другой причины так ненавидеть свою дочь и заставлять её жить с человеком, который её ни в грош не ставит, я не вижу.
Обессиленная перелётом, ссорами, болезнью и всеми предшествующими событиями она устала быть доброй, сдержанной, понимающей. Она просто устала.
Родительский дом, к сожалению, не принёс ни отдыха, ни покоя, ни тепла.
— Как тебе не стыдно, — покачала головой мама. — Я ведь ради тебя. Ради того, чтобы у тебя был отец. Проглотила, смирилась, простила…
Уже сидя в такси, Аврора
