подумала: а были ли они когда-нибудь счастливой семьёй? Стоило ли оно того? Да, у неё два родителя: серьёзный молчаливый отец, что очень много работал и очень редко улыбался, и властная, даже деспотичная, но заботливая, хозяйственная мать. Аврора выросла в чистоте, порядке, уюте. Её хорошо, правильно воспитали. Её родители никогда не ссорились, не ругались и не скандалили. Но… были они счастливы?
А она с Романовским? По сравнению с её родителями — да. А по сравнению с другими людьми, по-настоящему любящими друг друга? Любила ли она его? Или не успев вырваться от родителей, дыхнуть студенчеством и свободой, плавно перешла из крепких маминых рук в сильные руки мужа и приняла то, что чувствовала за любовь?
Аврора уже во всём сомневалась.
— Я, конечно, понимаю, откуда ноги растут у всех этих назидательных разговоров о компромиссах, — после разговора с мамой, когда желудок немного отпустило, расхаживала Аврора по комнате, прижимая телефон к уху и жалуясь Ирке. — Для них Романовский — свет в окне, да что там свет — космос. Врач, учёный, профессор, владелец клиники. Умный, образованный, интеллигентный, богатый.
— Это ты сейчас меня уговариваешь или себя? — щёлкала по клавиатуре Ирка.
— Это я тебе объясняю, что Романовский позвонил, пока я летела и уже обработал мать, а отец, как обычно, скажет то, что ему скажет жена.
— То есть твои родители уже в его команде? — Ирка постучала по зубам карандашом. Аврора узнала звук, даже не видя. — Тогда два ноль в пользу Романовского.
— Два один. Ты же на моей стороне?
— А что ты хочешь от меня услышать?
Аврора поморщилась, услышав хруст.
— Лебедева, хватит грызть карандаши.
— Не могу, они такие вкусные, — почмокала она. — Так какой совет ты ждёшь от меня?
— Мудрый, конечно.
— От матери-одиночки, просравшей единственного нормального мужика в своей жизни? Ну, тогда прыгни с парашютом.
— Нет спасибо, у меня клаустрофобия.
— Доктор Романовская, клаустрофобия — это боязнь замкнутого пространства, а где ты там в небе видишь замкнутое пространство?
— В гробу, Ира. В гробу очень замкнутое пространство.
— Ну да, а ещё в тюрьме. Так что считай, совет я тебе дала. Ты же поняла, что я имела в виду?
— Ну, конечно, как же тебя не понять. Жизнь одна.
— Если даже родители против, то тебе вообще нечего терять. Оторвись по полной. Позвони Петюне, — опять захрустела она карандашом.
— А-а-а, Петюня! — страдальчески выдохнула Аврора. — Дура, зачем ты напомнила! А он что, тоже здесь? Он же после школы поступил… блин, куда он там поступил?
— Никуда он не поступил, в армию пошёл. Потом закончил мореходку, простите, Морской государственный университет имени Невельского. Не Петюня, Пётр. Такой важный, в бескозырке с кортиком. По морям, по волнам — нынче здесь, завтра там. Жениться собрался.
— На морячке?
— На горячке. На Светке Зайцевой. Но где ты, а где Светка. Хочешь отомстить обоим? Позвони — испортить ему свадьбу. Увидишь, прибежит как миленький.
— Вот ты сволочь, Лебедева.
— Конечно, я сволочь. Зайцевой дали медаль, а тебе нет, потому что её мамаша в родительском комитете жопы всем лизала, особенно директрисе. А Светка Петюню у тебя на выпускном отбила. Сама знаешь, чем поманила, он и поскакал за ней как козлик, позванивая колокольцами. Ты ждала, что он тебя пригласит рассвет встречать, а он с Зайцевой пошёл кувыркаться.
— Ничего я не ждала, — вздохнула Аврора.
Петя Северов, её первая школьная любовь, симпатичный, но невысокого роста, был безнадёжно влюблён в Ирку, о чём Аврора по наивности даже не догадывалась. Когда у Ирки уже родился Андрей, а Аврора заканчивала универ, она случайно в одной из книг у Ирки дома нашла Петино письмо, из которого всё и поняла. Но сунула книгу обратно на полку и не призналась Ирке, что знает.
Не призналась и сейчас.
«Вот только встретишь мужчину своей мечты, так он обязательно или на полголовы ниже, или на полжизни моложе», — вспомнила Аврора ещё одну Иркину фразочку. В случае Авроры: на жизнь старше.
— Ну да, зато он ждал десять лет. Осчастливь парня, — уговаривала подруга.
— Да ну тебя, Ира, — хмыкнула Аврора. — Не поймёшь, когда ты говоришь серьёзно, а когда шутишь.
— Я всегда говорю серьёзно, Аврора Андреевна. Они приходили ко мне в турагентство путёвку покупать, Петюня со Светкой. Свадебный люкс заказали, лимузин до аэропорта — все дела. И Зайцева, походу беременная, что-то она такая зелёная сидела. И походу не от Петьки.
— Ну я тоже зелёная, и тошнит меня безбожно, только у меня гастрит. У тебя там аппарат ДНК, что ли стоит, раз ты так сразу вычислила?
— Зачем мне ДНК, у меня глаз-алмаз. Ну и сама знаешь, слухами земля полнится. Петька про Светку уже и забыл давно, вроде девчонка у него была, а тут Зайцева как гром с ясного неба и снова его за колокольца, только теперь в ЗАГС.
— Вот пусть его вроде девчонка им и мстит, — скривилась Аврора, приложив руку к животу.
— А у тебя точно гастрит? — услышала Лебедева как Аврора кряхтит от боли.
— Точно-точно, — ответила она и замерла.
Чёрт! Она же как раз спираль удалила. Но Романовский знал, она предупредила. Но даже если не надел презерватив: шанс забеременеть был ничтожно мал.
Аврора пыталась посчитать, когда удалила спираль, когда должна начаться следующая менструация. В голове всё путалось.
— Эй, ты чего там молчишь? — подала голос Ирка, опять хрустнув карандашом.
— Да так. А знаешь что? Пошли к ним на свадьбу. Она скоро?
— Ну и кто из нас дура? — заржала Ирка. — Нескоро, через два месяца.
— М-м-м… не получится, значит. Обидно.
— Обидно это когда ты парня дождалась из армии, а он тебя из тюрьмы — нет, — хмыкнула Ирка. — Хватай лучше своего Кораблёва, пока он здесь, и оторвись по полной. И жизнь заиграет новыми красками, и Романовского не так тошно будет видеть. В тюрьме. С передачками.
— Всё бы тебе хиханьки да хаханьки, Лебедева, — покачала головой Аврора, получив от той мем с накачанным мужиком в подтяжках на голое тело и котом: «Он всё починит, Наташ. Честно!»
Аврора не собиралась пользоваться её дурацкими советами, хотя после разговора как-то
