Я пожала плечами.
— Кем бы они ни были для твоей семьи, я — ничто.
— Не ничто, — добродушно сказала Габриэлла, сжав мою свободную руку. — Проведя достаточно времени в «правильных» кругах, ты понимаешь, что большинство людей просто хотят от тебя что-то получить. Приятно встретить кого-то, кому плевать на наши фамилии.
Я ей подмигнула, а она рассмеялась и добавила:
— Меня зовут Габриэлла Заппа. Мой отец — Энеа Заппа, глава компании «Заппа Шиппинг Интернэшнл».
Я пожала плечами, потому что понятия не имела, кто такой Энеа Заппа или его компания.
Габриэлла снова засмеялась, и когда она откинула голову, ее густые каштановые волосы колыхнулись у талии.
— Видишь? Ты ни о чем не догадываешься, и это удивительно.
— Точно, — согласился Элиас. — Когда я начал учиться в академии, все, как только узнавали мою фамилию, пытались со мной подружиться. Прошло некоторое время, прежде чем они поняли, что я не имею абсолютно никакого отношения к Кэролайн.
— Потому что ты бедный? — забыв о тактичности спросила я, потому что мне было слишком больно.
Элиас пожал плечами, застывшую у него на лице маску гнева, от которой у него напряглась челюсть, перекрыл легкий налет скуки.
— Помимо всего прочего.
— Это отстой, — тихо сказала я, когда татуировщик отстранился и осторожно стер кровь с моей новой татуировки. — Я знаю, каково это — чувствовать себя отвергнутым собственной семьей.
Глаза Элиаса, так похожие на глаза Лейна, чистая, незапятнанная синева летнего неба, лучились теплом ко мне и старой, застоявшейся болью.
— Спасибо. Иногда мне кажется, что я готов на все, чтобы вписаться в общество, но знаю, что ничего не изменится. Совсем.
— Особенно, когда твоя кузина трахается с врагом, — поддразнила Габриэлла, чтобы разрядить обстановку.
Элиас спихнул ее с табурета, что вызвало взрыв хохота.
— Готово, — хмыкнул татуировщик Харлан. — Посмотри, пока я ее не закрыл.
Смех застыл у меня в легких, в мягкие ткани вонзились маленькие частички льда так, что мне стало трудно дышать.
У меня на запястье расправил в полете крылья миниатюрный, идеально прорисованный голубь. Это была великолепная копия голубя Пикассо, того самого, в честь которого дал мне прозвище мой отец.
Тирнан мог украсть мой медальон. Мог попытаться раздавить меня своим каблуком.
Но он не мог отнять у меня воспоминания.
Не мог лишить меня крови и любви Лэйна Константина, если только разрезать меня на части и выпустить кровь.
— Иди в жопу, — пробормотала я, уставившись на голубя.
Мне не нужна была татуировка для гарантии того, что я никогда не забуду папу или кем была при его жизни, будучи его дочерью, даже если это скрывалось.
Но это помогло.
Очень помогло.
Потому что в чем еще смысл искусства, если не в том, чтобы красноречиво выразить мириады зародившихся в человеческом сердце эмоций, которые настолько необъятны, чтобы их невозможно описать простыми словами?
— Как красиво, — сказала Габриэлла, наклонившись вперед, чтобы рассмотреть рисунок. — Тебе идет.
— Спасибо, — прошептала я, чувствуя, как сердце трепещет где-то у меня в горле.
— Дай мне посмотреть, — пробормотал Элиас, осторожно взяв мою руку, чтобы посмотреть. Он провел шершавым кончиком большого пальца по раздраженной коже, а когда наклонился ближе, чтобы посмотреть, обжег меня своим горячим дыханием.
Вот так он нас и застукал.
Какой-то парень склонился над моей рукой, словно намереваясь поцеловать ее в знак восхищения.
Кто-то вошел, и над дверью тесного салона звякнул колокольчик. Я находилась в коридоре за перегородкой и не видела, кто это был, но как-то поняла по тому, как моментально сгустился воздух, словно в банке старой шипучки, словно мертвое воздушное пространство после какофонических помех.
Каким-то образом Тирнан меня нашел.
Каждая клеточка моего тела застыла в чистом, абсолютном ужасе.
Щелк.
Щелк.
Щелк.
Звук дорогих туфель, мерно шагающих по короткому коридору.
Я затаила дыхание, кровь шумела у меня в ушах, как волны у пристани Бишопс-Лэндинг.
Когда он завернул за угол, я похолодела от ледяного взгляда зеленых глаз Тирнана.
Он заполнил своим мрачным присутствием весь дверной проем, широкие плечи касались обеих стен. Когда он скрестил на груди руки в своем черном костюме с почти черно-красной рубашкой, с поблескивающими на его запястьях бриллиантовыми запонками, то показался мне каким-то городским воплощением Смерти, пришедшей за душами. Его почти полностью скрывала тень от двери, если не считать блеска ненатурально бледно-зеленых глаз.
— О, Боже, — прошептала Габриэлла.
Она дрожала рядом со мной.
Хотя, как полагаю, это могла дрожать я.
— Бьянка, — это прозвучало как брошенный якорь — тяжелый, неподатливый.
Я сглотнула, застыв от ужаса перед его видом, таким великолепным и ужасающим одновременно.
— Тирнан, — с трудом парировала я, но это слово было произнесено с неприкрытой нервозностью.
— Мы уходим, — сказал Тирнан, не сдвинувшись ни на дюйм, но при этом как-то надвигаясь на меня. — Сейчас же.
Не раздумывая, я встала со стула. Габриэлла слегка прижалась ко мне, но Элиас не хотел отпускать мою руку. Он попытался встать рядом со мной в знак солидарности, но я остановила его легким кивком головы.
— У тебя есть двадцать секунд, чтобы встретить меня у машины, — голос Тирнана был тихим и от этого еще более зловещим.
Я открыла было рот, чтобы что-то ответить, огрызнуться, попытаться восстановить остатки своей потрепанной самостоятельности, но его голос пронесся между нами и больно меня ударил.
— Ни слова.
Затем Тирнан повернулся к татуировщику, который так же замер, возможно, от страха, но пытался это скрыть.
— Она заплатила?
Тот быстро мотнул головой с ирокезом. Тирнан достал из кармана зажим для денег, вынул слишком много хрустящих купюр и бросил их на пол.
— Теперь заплатила. Бьянка, десять секунд.
Я рванулась с места прежде, чем смогла воспротивиться его требованию. Это был какой-то мини-инстинкт самосохранения, который толкнул меня за угол, а Тирнан уже вышел и пробирался по коридору через дверь в темную нью-йоркскую ночь.
— Э-э, извиняюсь за него, — сказала я, оглянувшись на своих друзей. — Спасибо за компанию. Увидимся завтра.
— Эй! — позвал Элиас, его глаза сузились, на челюсти ходили желваки.
Я подумала, а не беспокоится ли он обо мне, и решила, что он, наверное, самый милый мальчик из всех, кого я встречала. Мне нравилось, что он оказался Константином, образом моей семьи, которую я никогда не узнаю.
— Напиши мне, когда вернешься домой. Он кажется взбешенным, — Элиас помедлил, глядя мне через плечо на виднеющегося за стеклом Тирнана. — Кто, ты сказала, он такой?
— Тирнан, — ответила я, ускорив шаг, чтобы уложиться в отведенные мне оставшиеся десять секунд. — Тирнан МакТирнан.
Если бы я еще немного задержалась, то, возможно, увидела бы проступивший на лице у Элиаса ужас. Возможно, расспросила бы его или он сам рассказал мне то, что знал.
Но я не стала этого делать.
Вместо этого я помчалась по коридору и выскочила за дверь мрачного тату-салона в бодрящую холодную ночь, затем на секунду перевела дыхание, открыла дверь черного Астон Мартина Тирнана и добровольно юркнула в клетку к разъяренному зверю.
ГЛАВА 6
БЬЯНКА
Тирнан не проронил ни слова.
И не дал мне сказать что-либо в свою защиту.
Когда я открыла рот, он заставил меня замолчать, положив одну из своих массивных, покрытых татуировками рук на мое бедро, так сильно его сжав, что я поняла: на этот раз синяк мне обеспечен.
Когда мы подъехали к Лайон-Корту, там было темно и тихо, хотя в семь тридцать вечера Брэндо должен был еще бодрствовать. Я не задавалась этим вопросом, следуя за Тирнаном в тихий, похожий на пещеру вестибюль, а затем на небольшую застеклённую террасу, расположенную в левой части дома. Воздух был влажным и спертым, от заполнивших все пространство субтропических растений пахло зеленью и землей.
