была бы милой и тихой, полной противоположностью моему вульгарному, крикливому рту, и она знала бы Библию вдоль и поперек. Они сидели бы и цитировали псалмы, а когда устраивали вечеринки, то играли бы в библейские викторины и притворялись удивленными, когда выигрывали бы каждый раунд. Зевок подступает к моему горлу.
— Долгий день? — спрашивает Бен, передав мой телефон Говарду, восьмидесятилетнему мужчине в очках с толстыми стеклами и доброй улыбкой. Он относит его в подсобку, чтобы заменить стекло.
— Я работала прошлой ночью. — И у меня какая-то экс-сексуальная дилемма, и я не могу заставить себя потрахаться. — Мне трудно расслабиться после работы.
Обычно помогает несколько хороших оргазмов, но, похоже, я тоже не расположена ни к одному из них. Даже в одиночку.
— Тяжелые часы.
Почему он говорит нежно и сладко и смешивает все сигналы?
Я наклоняю голову и изучаю его. Бен снова переоделся в свою консервативную пасторскую одежду, но я не забыла, как выглядят его плечи и руки под ней. Крепкие, массивные руки идеально подходят для того, чтобы держаться за них, сидя верхом на его коленях. Ох. Теперь мое тело реагирует.
Возможность заняться сексом с кем-то желающим, и я лед.
Немного доброты от мужчины, с которым у меня нет никаких шансов, и все мое тело пульсирует.
Что это за мазохистское дерьмо?
— Послушай, Бен… — Не могу поверить, что я собираюсь это сказать. — Я знаю, что ты просто от природы милый парень.
— Ты думаешь? — Уголок его рта приподнимается, и мужчина смело смотрит мне в глаза.
Он флиртует?
Нет. Я качаю головой и решаю, что, должно быть, устала больше, чем думала.
— Да. Но ты должен знать, что иногда быть таким милым с женщиной может быть неправильно понято…
— Прости. — Он лезет в карман и достает свой телефон. — Это из дома. Наверное, няня. — Его взгляд теплеет. — Придержи эту мысль. — Бен прижимает телефон к уху. — Привет, Колетт. — Выражение его лица мгновенно меняется. — Эллиот? Что случилось? Где Колетт?
Мой пульс учащается, когда я вижу, как глаза Бена сужаются, его челюсть становится твердой, а мышцы, кажется, набухают под рубашкой.
— Я уже в пути. Оставайся на телефоне. — Он делает шаг к двери, затем поворачивается ко мне.
— Прости, мне нужно идти.
— Что случилось? С Эллиот все в порядке?
— С ней все в порядке. Ее няня поставила что-то в духовку, а потом уехала на машине со своим парнем, сказав, что отлучится всего на минуту.
— Какого хрена?
— Я должен…
Я выхватываю телефон у него из рук.
— Я поговорю. Ты поведешь.
— Подожди, а как насчет твоего телефона?
Я толкаю дверь и жестом прошу его поторопиться.
— Я заберу его завтра. Поторопись.
Мы бежим трусцой к его машине, и через несколько секунд выезжаем на дорогу, ведущую к его дому.
— Привет, коротышка, это Эш.
Девочка шмыгает носом.
— Папа уже едет?
Страх и печаль в ее голосе разжигают мой гнев.
— Да, детка. Мы оба в пути, и мы уже близко, хорошо?
— Здесь странно пахнет. Мне страшно.
— Я знаю. Так что эм… что ты смотришь по телевизору? — Уличные фонари образуют сплошную полосу света, когда Бен увеличивает скорость.
— Г-г-губку Боб.
— О, да? Какой эпизод?
— Я не знаю. — Ее голос дрожит от рыданий.
— Ты видела ту, где они перестают делать котлеты с крабами и вместо этого делают пиццу?
Еще один дрожащий вдох.
— Да.
— А помнишь ту песню?
— Не знаю.
Я прочищаю горло и начинаю петь.
— Пицца Красти Краб — это пицца для нас с тобой.
Она издает тихий писк.
Я продолжаю петь эту дурацкую песню.
— Помнишь, каким сварливым был Сквидвард?
— Да. — Я слышу слабую улыбку за ее слезами и клянусь, что могла бы сделать сальто назад от того удовлетворения, которое испытываю.
— Хочешь спеть со мной?
— Нет.
Я хихикаю и пою в одиночестве, пока у меня не заканчиваются куплеты, и я начинаю выдумывать всякую чушь.
— Этого не было в песне.
— Уверена? Я почти уверена, что было.
Сквозь ее всхлипывания прорывается тихое хихиканье.
— Он никогда не пел, что пицца с пепперони — это мицца фаворитцца.
— Нет? Хм… — Я напрягаюсь, чтобы не врезаться в дверь, когда Бен резко сворачивает направо на свою улицу. — Я могла бы поклясться. — В поле зрения появляется его дом. — Мы уже подъезжаем, детка. Оставайся внутри, хорошо?
— Хорошо.
Бен ставит машину на стоянку и, прежде чем двигатель заглох, выскакивает из машины и бежит к двери. Вставляет ключ и распахивает дверь. Я завершаю разговор, когда вижу, как Эллиот бросает трубку и бросается в объятия своего отца, чтобы разрыдаться.
— Все в порядке, детка. Я здесь. — Он зарывается лицом в ее волосы, вдыхая ее запах, и я наблюдаю, как его плечи расслабляются с каждым вдохом. — Ты в порядке.
Я захожу внутрь, достаю из духовки противень с куриными наггетсами, напоминающими древесный уголь, и подключаю беспроводной телефон к зарядному устройству.
Глаза Бена блестят, а выражение лица жесткое, но он одними губами произносит: «Спасибо».
Я одними губами отвечаю: «Не за что», и принимаюсь за то, чтобы принести Эллиот салфетку и стакан воды с кухни, пока ее отец успокаивает ее.
— Что случилось? — спрашивает он.
— Колетт пригласила своего парня…
— Что за чертовщина… — Я кусаю губы.
— Они долго были на улице, потом Колетт сказала, что ты не вернешься домой и что ей нужно идти, но она вернется. Плита начала пищать и стало плохо пахнуть, а она так и не вернулась. — Истерия нарастает в ее голосе с каждым словом, пока Эллиот снова не сдается и не падает в объятия своего отца.
Он качает головой, его плечи напряжены, а челюсть двигается, как будто тот фантазирует о том, как разжевывает эту сучку и выплевывает ее. Не то чтобы я винила его. Я бы с удовольствием поделилась с этой шлюхой своими мыслями.
После нескольких печальных минут он пытается снять ее обезьянью хватку со своей шеи.
— Почему бы тебе не пойти и не присесть на диван, чтобы я мог позвонить Колетт? — Когда она не отпускает его, глаза Бена умоляют о помощи.
Я сажусь на корточки рядом с Эллиот, и когда она открывает свои заплаканные глаза, то немного успокаивается.
— Ты ужинала?
Она качает головой.
— В настроении для пиццы Красти Краб?
Она шмыгает носом, немного отстраняется от отца и вытирает глаза предплечьем.
— Она н-н-не настоящая.
— Конечно, настоящая. Давай закажем одну и посмотрим, сможем ли мы заставить Губку Боба доставить её.
Она кивает, густая грива кудрей прилипает к ее мокрым от слез щекам.
— Ладно.
