выступления: нашла платье, выбрала и продумала образ, согласовала, неоднократно подчеркивала,
как жду этого вечера. И вот, он настал. Всё было безупречно, Мик замирал в предвкушении сцены, но перед самым прибытием такси я изобразила дикую мигрень.
Микеланджело переживал. Даже не знаю: за меня или за то, что я не увижу вызванного им фурора.
Всё пытался играть в заботливого супруга: предлагал остаться дома вместе со мной, отменить свою речь в последний момент, вызвать скорую или отправиться в больницу.
Вторник. Сейчас.
Солсбери что-то записал в тетрадь: он делал это редко, отчего вызывал особый интерес к содержимому.
— Так, что Вы сделали, Мисс Магуайр? Согласились с его предложениями или, дайте угадаю, отправили выступать, оставшись в одиночестве?
— И это правильный ответ, — щелкаю пальцами в усмешке, — он вернулся за полночь. На весь дом орала музыка, я лежала на кровати с бокалом вина и наслаждалась изменением его победной, счастливой мины.
— Вам это нравилось?
— Естественно, — наклоняюсь чуть ближе и заглядываю в самую глубину его глаз, — скажите честно, осуждаете ли Вы меня за такую «поддержку» мужа в горе и радости?
— Нет, — он устало вздыхает, но уголки губ приподнимаются в улыбке, — мне не за что Вас порицать.
— А мне? — через внутреннюю боль улыбаюсь ему в ответ, хотя в глубине души знаю ответ на этот вопрос.
— А Вы чувствуете вину за то, что сделали?
— Нет, — без стыда и сомнений отвечаю я, — он заслужил те эмоции, которые получил: слишком легко отделался от всего, что мы пережили. Мне пришлось вершить справедливость.
— А кто Вы, чтобы менять человеческие эмоции и состояния? — этот вопрос застал меня врасплох: прошелся по коже легким морозом, залез в душу острым уколом.
— Он тоже делал мне больно, — тихо шепчу, словно пытаюсь себя оправдать.
— Тем, что смог идти дальше и не застрял в пучине самобичевания? Вы говорили, — Солсбери опускает глаза в тетрадь, — «он вынуждал лезть вон из кожи» во времена соперничества в университете, но, если говорить откровенно, это тоже был Ваш выбор. Вы хотели сражаться с ним, Вам нравилось играть в эту игру. Чувство вины и необузданной ярости породили в Вас зависть по отношению к нему. Мы ведь говорим честно, мисс Магуайр?
— Я ненавидела каждый день своей жизни, пока он радовался, — цежу сквозь зубы, неосознанно сжимая пальцы в кулак, — это моя вина?
— Подумайте над этим, мисс Магуайр: разве Вы из тех, кто планировал свою свадьбу с детства? Или, может, из тех, кто в принципе хотел замуж? Может, Ваша свекровь оказала Вам услугу? Не пробовали посмотреть на ситуацию с другой стороны? Или… — он умолк на пару секунд и хищно вытянулся, фиксируя взгляд на моих зрачках. — Лучше ответьте себе: почему Вы обручились с человеком, в котором всегда видели потенциального врага, конкурента? Вас так тревожила мысль, что Вы находитесь наравне, Вас сводило с ума осознание, что он где-то преуспел. Так почему он стал Вашим мужем? Зачем Вы родили ему ребёнка? На сегодня сеанс окончен.
Сердце болезненно сжалось. Внизу живота образовался крепкий узел злобы. Мне хотелось наорать на терапевта, ударить, оттолкнуть, перевернуть его стол и всё ему разъяснить, но ответов не было.
Сейчас не было.
Солсбери покинул кабинет первым, оставив все свои личные вещи на столе: очевидно, он ещё не собирался уходить, но все равно твердо завершил сессию. На душе лежал какой-то непонятный груз: камень на сердце, давящая толща воды на все тело, внутренняя удавка на шее.
«Впервые ухожу отсюда с такими чувствами. Может, эта неугомонная Джессика права и мне стоит сменить терапевта? Или временно взять паузу. Он столько раз открещивался от осуждения, но что это тогда сейчас было?»
Обессиленная, я поплелась к выходу: на последнем повороте в главный холл меня остановили приглушенные голоса Солсбери и администратора. Казалось бы, это не моё дело, о чем они говорят, но мне хотелось хоть немного себя отвлечь. Осторожно встала за ограждающей стенкой, украдкой заглянув за угол. Теперь я не только слышала, но и видела происходящее.
Блондинка выглядела разбитой. Маска услужливой феи треснула и за ней стояла удрученная девушка без сияющего настроения.
— Нет, — она медленно качает головой и прячет глаза, нервно захватывая кончик ногтя указательного пальца между зубов, — с чего ты…
— Джесс, — Солсбери нежно обнимает её и ласково прижимает к себе, не дав закончить предложение, — не нужно меня обманывать.
— Мне так страшно, — вдруг шмыгает и утыкается лбом в его грудь, неуверенно обнимает за плечи, робко прячется за ним от всего мира.
«Когда-то в моей жизни тоже был мужчина, с которым я чувствовала безопасность».
Он осторожно гладит её по волосам и тихо покачивает на месте, стараясь успокоить.
— Все в порядке, — тихо шепчет доктор и слегка прижимается губами к её темечку.
Я больше не могу на это смотреть. Громко вышагиваю вперед, отрывая смутившихся любовников друг от друга. Глаза блондинки на мокром месте — так сильно испугалась, что её врачеватель выходит на работу в выходные? Бедная девочка! Поёживаюсь от отвращения и выскакиваю на улицу, прыгая в первое попавшееся такси.
За спиной что-то кричит выбежавший следом Солсбери, но мне неинтересно слушать его новые обвинения или просьбу заранее выбрать дату на приём.
В автомобиле глаза сокрушают слезы: если бы кто-то знал, как я устала плакать.
«Почему он стал Вашим мужем?» — в голове эхом повторяются отголоски его неприятных вопросов — это не то, что я хочу слышать. Я не хочу помнить его слова, мысли, предположения. Не хочу разговаривать об этих людях, думать о них, смотреть на прошлое под другим углом.
Я пришла в надежде забыть об этих людях и пережитом навсегда, а не в очередной раз расковыривать только покрывшуюся корочкой рану.
«Мне не нужны эти воспоминания.
Психотерапия не помогает».
Утираю слёзы и еду домой в гордом молчании. В области сердца неприятно зудит: перед глазами стоит картинка доктора, обнимающего блондинку с плохими манерами. Новая идеальная девочка, которая показывает своё истинное лицо только неугодным — например, мне. Как я вообще могла подумать, что Солсбери может меня понять? Он такой же слепой, как и все остальные. Никакой стаж не откроет глаза на настоящие внутренности другого человека, если первому нравится видеть то, что он хочет. Почему мне вообще обидно?
«Солсбери ничем мне не обязан, он просто мой психотерапевт. Совсем скоро бывший».
Мысль больно укалывает. На ум снова приходят слова, что однажды выбили мне почву из-под ног. Перед глазами рисуется образ северного сияния и одного зеленоглазого монстра. Я не
