— Так вот, Нэнси, я хотела бы сделать тебе одно предложение…
Марион хорошо понимала, что, если бы Майкл слышал ее сейчас, он без колебаний прикончил бы ее, но она не могла не гордиться мастерством, с каким она выбирала самый подходящий момент, чтобы навязать окружающим свою волю. Нэнси была раздавлена, уничтожена, и Марион не сомневалась, что сумеет заставить ее поступить так, как ей хочется.
— Я хотела бы, чтобы ты подумала о своем новом лице. О новой жизни и о новой Нэнси. И о том, что это тебе даст. Ты снова будешь хороша собой, у тебя будут друзья, ты сможешь спокойно ходить по магазинам, бывать в кино и в театре. Ты сможешь модно одеваться и встречаться с мужчинами. По-моему, это гораздо лучше, чем пугать людей своим обезображенным лицом. Ведь без операции ты будешь… чудовищем. Ты будешь вызывать у окружающих отвращение и жалость, ты не сможешь никуда выходить, не сможешь ни работать, ни иметь друзей. Каково тебе будет тогда? Но, к счастью, Нэнси, у тебя есть выход…
Марион ненадолго замолчала, выжидая, пока ее слова дойдут до сознания девушки.
— У меня нет выхода, — глухо ответила Нэнси.
— Нет, есть. Я могла бы тебе помочь, могла бы дать тебе новое лицо и новую жизнь. Я куплю квартиру в другом городе, где ты сможешь жить, пока врачи будут работать над твоими руками и лицом, и обеспечу тебя всем необходимым. У тебя будет все, что ты захочешь, Нэнси, и через год или полтора ты станешь совсем другим человеком. Кошмар останется позади.
— А потом?
— Потом — ничего. Ты будешь совершенно свободна. У тебя будет новая жизнь и кое-какие новые возможности, если только… — Последовала бесконечно долгая пауза, во время которой Марион готовилась выложить свой главный козырь. — Если ты только пообещаешь никогда больше не встречаться с Майклом. Я полностью оплачу твои расходы на лечение, если ты откажешься от моего сына и поклянешься никогда больше не искать встречи с ним. Подумай хорошенько, Нэнси! Ведь если ты сейчас не примешь моего предложения, Майкла ты все равно потеряешь. Ты уже его потеряла, так зачем тебе мучиться всю оставшуюся жизнь? Зачем оставаться калекой, уродиной, если можно этого избежать?
— Что, если Майкл не захочет играть по вашим правилам? Что, если он не захочет расстаться… и будет искать встреч со мной?
— От тебя, Нэнси, мне нужно только одно: чтобы ты пообещала мне, что будешь держаться от Майкла подальше. Что будет делать Майкл — это уж ему решать.
— И вы… вы согласны заключить наш договор на таких условиях? Если… если я еще буду нужна Майклу, если он станет разыскивать меня, то вы все равно готовы выполнить все, о чем сейчас говорили?
— Да, в любом случае я намерена исполнить свои обязательства.
И Нэнси, незрячая, страдающая от боли, лежащая в чужой, темной комнате, Нэнси, которая всего секунду назад была раздавлена, уничтожена и не знала, куда деваться от горя и отчаяния, неожиданно почувствовала себя победительницей. Она знала Майкла гораздо лучше, чем его собственная мать, и ни секунды не сомневалась, что он не бросит ее на произвол судьбы. Он непременно разыщет ее, чтобы помочь преодолеть все трудности.
Но к этому времени она уже будет на пути к выздоровлению, на пути к тому, чтобы снова стать собой. В этом пари мать Майкла просто не могла выиграть, как бы она ни старалась, и Нэнси даже подумала, что поступает не совсем честно, принимая ее предложение. Впрочем, выбора у нее действительно не было. Она должна была сказать Марион «да».
— А ты? Ты обещаешь? — Марион склонилась над Нэнси и, сдерживая дыхание; напряженно ждала слов, которые освободили бы Майкла от этой обузы.
И она их услышала, но для Нэнси эти слова означали победу, а не поражение. В них сосредоточилась вся ее вера в Майкла и в его любовь. Нэнси хорошо помнила его слова, сказанные над спрятанными под камнем смешными пластмассовыми бусами. Майкл поклялся, что никогда не скажет ей «прощай», и она не могла не верить ему.
— Так каков будет твой ответ, Нэнси? — томясь неизвестностью, поторопила ее Марион. Она уже всерьез начинала опасаться за свое сердце, которое отчаянно колотилось в груди. Оно могло попросту не выдержать напряжения.
— Да, — ответила Нэнси. — Я обещаю…
Марион Хиллард, одетая в черное платье из тонкого джерси и черный бархатный жакет от Кардена, стояла в дверях больницы, наблюдая за тем, как двое санитаров грузят в машину «Скорой помощи» носилки, на которых лежала Нэнси. На часах было шесть утра, но за прошедшие двенадцать часов она больше ни разу не разговаривала с девушкой. После того как они заключили свой договор, Марион сразу же нашла Викфилда и попросила его позвонить хирургу из Сан-Франциско.
Викфилд был вне себя от радости. Он звонко расцеловал Марион в обе щеки и тут же стал звонить. Питера Грегсона он застал дома. Выслушав Вика, знаменитый хирург ответил согласием, но попросил, чтобы Нэнси переправили к нему на Западное побережье как можно скорее, и Марион сразу же перезвонила в Бостонский аэропорт и зарезервировала специальные места в салоне первого класса на восьмичасовой рейс до Сан-Франциско для Нэнси и двух сиделок. Стоило это недешево, но за расходами Марион не постояла, и счастливый Вик стал готовить пациентку к отправке.
— Этой мисс Макаллистер крупно повезло, — сказал Викфилд, подходя к Марион, которая только что раздавила носком туфли очередную сигарету.
— Да, — коротко ответила Марион, бросая на врача быстрый взгляд. — Кстати, Вик, имей в виду: я не хочу, чтобы Майкл об этом знал. Надеюсь, ты меня понимаешь?
Викфилд понимал ее очень хорошо. Настолько хорошо, что расслышал в ее тоне вполне отчетливое и недвусмысленное «а иначе…».
— Если проговорится кто-то из медперсонала или ты сам расскажешь Майклу что-то из того, что здесь произошло, я немедленно заберу его отсюда, ясно?
— Но почему? — удивился Викфилд. — Мне кажется, Майкл имеет полное право знать, что ты сделала для девочки.
— И тем не менее я хочу, чтобы это осталось между нами, Вик. Между нами четверыми, включая Нэнси и Грегсона. Майклу вовсе не обязательно знать обо всем, что я делаю и почему. Когда он придет в себя, никто из персонала не должен даже упоминать при нем о девчонке. Это только напрасно его взволнует.
Если, конечно, он придет в себя… Несмотря на отчаянные протесты Викфилда, Марион всю ночь просидела возле кровати сына. Она то дремала, то снова просыпалась, но так и не пошла отдыхать. После разговора с девчонкой она испытала неожиданный подъем и прилив сил. Нэнси отреклась от Майкла, и Марион больше не сомневалась, что ее сын будет жить. В каком-то смысле решение Нэнси давало новую жизнь им обоим, и Марион ни минуты не сомневалась в том, что поступила правильно.
