Отворилась дверь врачебного кабинета, и в приемную вошел молодой человек с черными курчавыми волосами и длинной курчавой бородой, в джинсах и рубашке, расстегнутой почти до пояса: он мне приветливо улыбнулся и обратился к Розмари:
— Когда закончишь, зайди ко мне, Рози. — Он повернулся и пошел к себе. На его спине была надпись: «Калвин Клейн».
Она улыбнулась мне.
— Всего тебе доброго. — И, переступая на своих высоченных каблуках, обошла свой стол, чтобы зайти в кабинет врача. Ее спину украшала надпись: «Глория Вандербильт». Значит, Глория Рози собирается посетить Кала-Джери. Представляю, что сказала бы Сюзанна!
Я пошла домой и еще немного поплакала. Но несмотря ни на что я была рада за Гэвина. Он уехал туда, где ему будет лучше, где он будет делать гораздо более интересную и нужную работу, чем здесь.
Сьюэллен зашла ко мне за неделю до приема по случаю окончания съемок… Она одна занималась всей подготовкой, я лишь изредка помогала ей кое-какими советами, и вид у нее был довольно усталый.
— Послушай, Баффи, я хочу, чтобы ты стала работать со мной вместе. Я, конечно, и одна справлюсь, но с тобой было бы лучше. Нам обеим это будет на пользу.
— Мне очень жаль, Сьюэллен. Но я не могу.
— Почему?
— Не могу и все!
— Но все-таки почему? — настаивала она. Она всегда настаивала на прямом ответе.
Я встала, чтобы закрыть дверь в гостиную. И, остановившись у двери, ответила:
— Потому что я беременна. Вот почему.
Она очень долго и пристально глядела на меня. Я села. И тогда она отвернулась от меня, как будто мой вид вызывал у нее отвращение. Она сказала:
— Ой, Баффи! Ой, Баффи! — Затем закрыла лицо руками и опять произнесла: — Ой, Баффи! — Наконец она отняла руки от лица и спросила: — Ведь это тот доктор? Нет смысла отрицать. Ведь это так, правда? — Я ничего не отрицала. Я промолчала. — Как же ты могла!? Поступить так с таким человеком, как Тодд? Как ты могла? Он же святой!
О Боже! Боже милосердный! Не могу больше слышать этого!
Я засмеялась, стараясь, чтобы мой смех прозвучал как можно более язвительно.
— Ты говоришь, как персонаж из романа прошлого века. Сейчас никто не называет никого святым! Последний раз это было лет сто назад.
— Боюсь, я этого не понимаю. Что моя сестренка заводит романы на стороне, хотя является женой святого, человека, который, наверное, и букашки в своей жизни не раздавил, который только старается…
— Перестань молоть эту чушь!
— Господи, ну что с тобой произошло? Баффи, ну скажи мне, что с тобой случилось?
— Я скажу тебе, что со мной случилось. Мой муж — этот «святой»», этот замечательный человек, который не обидит и букашки, который старается спасти мир — он предал меня, вот что!
— Я не верю этому! — Ее просто трясло.
— Лучше поверь! Этот святой не только предал меня, он трахался за моей спиной с моей лучшей подругой Сюзанной, он трахался со шлюхой, подцепил сифилис и убил моего ребенка. — Она охнула, но все еще не верила мне. Я видела это по ее лицу. — Да! Тот выкидыш, что у меня был два года назад, это был не выкидыш, а медицинский аборт. Неплохое обозначение убийства!
В дверь постучали, довольно громко.
— Да?! — завопила я.
Дверь отворила Ли, лицо ее, похожее на восточную маску, ничего не выражало.
— Я вас прошу говорить не так громко. Там наверху — дети, — и опять затворила дверь.
— Уж эта мне Ли! — в ярости воскликнула я. — Она тоже считает его святым!
— Да? — зашипела Сьюэллен. — Может, она права, а ошибаешься как раз ты! — прошептала она.
— Но ведь он никогда и не отрицал этого. Того, что произошло.
Она не сразу переварила то, что я сказала.
— Значит, виновата Сюзанна, — безапелляционно заявила она. — Но не он.
— Ну почему? Откуда ты знаешь? Почему мы всегда виним женщину? Почему это всегда другая женщина соблазняет наших мужей, сбивает их с пути истинного? Может это он ее соблазнил. — Я тоже перешла на шепот.
— Нет. Он бы не стал…
Я безнадежно махнула рукой.
— Это уже не имеет значения, — сказала я тихо. — Неужели ты не видишь? Меня совершенно не волнует Сюзанна. Ведь дело в нем самом.
— Но ведь он наверняка объяснил тебе, он не мог не сделать этого, — произнесла Сьюэллен, в голосе ее слышалось отчаяние.
Я горько засмеялась.
— Ну, разумеется! Он не знает, как это произошло. Они оба выпили какого-то дрянного виски, затем отравились какой-то гадостью, затем оба приняли какие-то таблетки от головной боли… И оба отключились, а пришли в себя только на следующее утро, лежа в одной постели, и — какое совпадение — оба ничего не помнят. Полная потеря памяти…
— Но ты сказала, что он ничего не отрицал? Если Тодд, как он утверждает, ничего не помнит, то откуда ему знать, что произошло? Как это объяснить?
— А как он мог отрицать, что произошло? Ведь он же заразился сифилисом и передал его мне в подарок, и мне пришлось избавиться от ребенка — мне его просто вырезали. Как можно отрицать эти факты?
— А что говорит Сюзанна? У нее был сифилис? И…
Я с жалость посмотрела на Сьюэллен. С жалостью и горечью.
— Ты считаешь, ты в самом деле считаешь, что я могла с ней об этом говорить?
Она помолчала. Затем наклонилась ко мне, так, что наши лица разделяли лишь несколько сантиметров.
— А тебе не приходило в голову, что то, что он сказал, правда? Что ему действительно стало плохо от выпивки и таблеток и что он проснулся, действительно не зная, что произошло?
— В общем-то так могло быть, но чтобы они оба?.. Два тела и две головы с полной потерей памяти? — фыркнула я. — В это не поверит даже святой.
Сьюэллен откинулась и закрыла глаза. Нет, в это не может поверить даже святой. Даже такая невинная душа, как Сьюэллен.
Затем она тихо проговорила:
— Ты так сильно любила его, Баффи. Он так сильно любил тебя. Почему ты не простишь его вместо того, чтобы заводить любовника?
Мы уже обе немного успокоились, и я ответила ей очень спокойно, без всякого выражения:
— Я не могла.
— Но почему? Любить — значит прощать.
— Я не могла. — И я ответила ей теми же словами, которые я сама в отчаянии произносила столько раз, когда мне самой так безумно хотелось простить его. — Если бы я любила его меньше, мне бы легче было простить. Я слишком сильно любила его, чтобы простить. Неужели ты этого не понимаешь??
Она сидела очень тихо, вид у нее был печальный.
— В некоторой степени могу. Но ведь другие женщины любят своих мужей так же сильно и преданно, как и ты. Я знаю, ты считаешь, что это невозможно. Но это так. И с ними такое тоже происходило. Их мужья, их любимые обманывали, заводили любовниц, изменяли — можно выразиться по-разному. Но эти женщины прощали своих мужей. Я уверена, что большинство из них так и делает. Возможно, они не забывали этого, возможно, такое нельзя забыть, но они прощали своих мужей, и жизнь продолжалась. Баффи, большинство женщин прощает неверность, даже очень серьезную неверность, особенно в наши дни, и все продолжают жить обычной жизнью. Это лучше, чем ничего. Это лучше, чем это.
