Так. Надо взять себя в руки, виду не показать. Но на лбу испарина выступила, и глоток вина будто замешкался в горле, жжет терпкостью. Противное вино, зачем она его выпила – в голове шумит. И сквозь шум строчки из письма пульсируют, четкие, ясные – «…не дай бог, чтобы она узнала о том обстоятельстве… Света мне клятвенно обещала…».
Что-то там еще было. Что же… Ах да – не в Светиных интересах, в общем. Что – не в маминых интересах? То самое обстоятельство? И какая связь между клятвенными обещаниями и Игорем? Или есть связь? Надо же, Ире и в голову не могло прийти, что эту загадку можно с мужем связать. Расслабилась, привыкла жить в беззаботности. Да и сейчас как-то не особо связывается. Идет сопротивление изнутри, путает мысли. Но ведь было что-то в словах Стеллы противное, недосказанное! И в Ольгином быстром досадном взгляде было!
Вот она, маленькая паранойя, сплетается быстрым клубком внутри. Так скоро сплетается, что под ребрами, кажется, тесно стало. И холодно. И дышать трудно. А надо еще прежнее беззаботное выражение лица сохранить. И в разговоре бы не мешало поучаствовать. О чем они там?
– …Эту маску им напрямую из Франции поставляют, ее в свободной продаже нет, только в этом салоне. Дорого, конечно, но она того стоит, вы сами попробуйте! Хотите, визитку салона дам?
Стелла соловьем поет, новой вполне обеспеченной жизни радуется. А Ольга с Катей смотрят на нее снисходительно, улыбаются, головами кивают. На Ирину и не глядят даже. Им все равно, какое у нее лицо, с признаками паранойи или без признаков.
– Хотите визитку? – доверчиво глянула на нее Стелла. – Там еще и массаж классный, и обертывание. Сходите, не пожалеете…
– Давай. Тащи свою визитку. Отчего ж не сходить.
– Да? Тогда я сейчас принесу.
Вскочив, Стелла помчалась в сторону дома, разметая подолом платья подсвеченную фонарями дорожку. Отсюда, из беседки, она казалась огромной бабочкой, мелькающей в зыбкой границе света и тени. Вот поднялась на террасу, еще раз мелькнула в ярком свете…
– Правда, что ли, в этот салон потащишься? – лениво и пьяненько спросила Ольга, глядя в пустой бокал.
Слишком лениво, слишком пьяненько ты спросила, подруга. С явным перебором равнодушной расслабленности. Вон, пальцы-то как напряжены, гляди, ножку бокала сломаешь. Плохая ты актриса!
– Не знаю. Может, и схожу. Отчего бы и нет?
И она плохая актриса: старательно легкомысленно пожала плечами, и голос полез в нарочито писклявую высоту. Катя вздохнула, озабоченно глянула сквозь листья плюща на террасу:
– Чего они там, закончили совещание, как думаете? Нам давно ехать пора. Пойду, позову Юрика.
– Погоди, Кать, я с тобой, – заторопилась Ира, вставая вслед за ней. – Нам тоже пора, наверное.
– Мгм… Что ж… Славно посидели, душевно поговорили, – поднялась из плетеного кресла Ольга, чуть пошатнувшись. – А я, кажется, напилась… Ир, держи меня под руку, чтобы Самсонов не заметил. Опять возникать будет.
– Пойдем, сердечная, – обняла она подругу за талию, насмешливо улыбнувшись. – Не заметит, не бойся.
– А я боюсь! – дурашливо всплеснула руками по бедрам Ольга. – Ой, прям боюсь, сил нет! Жена да убоялась мужа своего! Эй, му-уж… Поехали домой, там дети плачут…
– Прекрати.
– Ну да, никто не плачет, не ждет. И что? Не жить мне теперь, что ли?
– Хватит, я сказала. Вон Самсонов в нашу сторону уже подозрительно смотрит.
– Да дурак он! А ты счастливая. У тебя двое детей есть. Двое из ларца, одинаковых с лица. И у Катьки вон трое… Счастливые вы, девушки.
– Да. Мы счастливые. И ты счастливая. Пойдем.
Катя, забежав вперед и склонившись над Юрой, уже толковала ему что-то на ухо. Посадив Ольгу на стул, Ира нашла глазами глаза Игоря, улыбнулась тревожно. Видела, как по его лицу поползло удивление, как взметнулись вверх красивые ровные брови – что с тобой? Прикрыла глаза веками, дотронулась пальцами до виска – устала, мол, голова болит…
В такси ехали молча. Вдруг зарядил дождь, мелкий, нудный, чертил на окне косые слезные линии. Игорь обнял ее за плечи, ласково притянул к себе:
– Это у тебя от перемены погоды голова разболелась. Завтра на весь день дождь обещают. Дома таблетку примешь, и все пройдет.
– Да, конечно.
* * *
За окном слабо светилось утро, впрямь дождливое, серенькое. Игорь мирно посапывал на своей половине кровати, и поневоле приходилось подстраиваться под его ровное дыхание. Смешно, наверное, если со стороны посмотреть: лежит себе женщина, глаза открыты, а дыхание ровное, будто спит. Руки на груди сложила, черные волосы на подушке – как Панночка. Скорей бы настоящее утро грянуло, петушок пропел, иначе ж с ума сойти можно. Надо же как-то дальше жить, действовать. Мука ужасная – вот так лежать, лелея в себе горестную бессонницу.
И все-таки уснула. Открыла глаза – белый день за окном. Вернее, белесый на фоне серого неба. Клочья тумана ползут меж стволов сосен, в открытую створку окна несет теплой сыростью и запахами травы. Интересно, который час… В доме тишина гулкая, и наверняка ближе к полудню.
Выпростала из-под одеяла руку, нащупала браслет часов на прикроватной тумбочке – без четверти двенадцать. Никогда так долго не спала.
Надо вставать, предпринимать что-то. Созрел же какой-то план там, в бессоннице…
Во-первых, надо на квартиру к тете Маше поехать. Наверняка там еще письма есть. Можно, конечно, сразу маме позвонить, спросить в лоб. Но ведь не скажет, это точно! Она же клятвенно обещала, или как там еще? Не в ее интересах, кажется? И тетя Саша не скажет без предъявления доказательств.
Господи, ерунда какая: планы, доказательства… Что она, следствие собирается проводить? Проверку на стадии дознания? А с другой стороны – как дальше-то жить? Мучиться бессонницей и безвестностью? Предполагать, домысливать, бояться? И, что самое страшное, связывать эти предположения, домыслы и страхи с Игорем?
Она решительно откинула теплое одеяло, встала, сильно потянулась, напрягая разнеженные мышцы. Теперь быстро в ванную, потом кофе, одеться, и – вперед… Сегодня же все узнает! И про «обстоятельство», и про мамины обещания, и про клятвы!
Тети-Машина квартира встретила угрюмой настороженной тишиной. В кухне заурчал холодильник – она сильно вздрогнула, липкий страх опоясал горло. Ира сглотнула, успокаиваясь. Вошла в комнату, огляделась – десять дней прошло, как тети Маши нет, но странное, идущее изморозью по телу ощущение присутствия… И все здесь как при ней было: чашка, забытая на столе, павловский теплый платок, свесившийся бахромой со спинки стула, чистота, порядок, салфетки-вышивки на комоде. Так, где же она документы хранила, письма… Ага, вот здесь, кажется, в ящике секретера.
