– На себя посмотрите! – парировала Каролина.
– Вы звоните мне только для того, чтобы говорить подобные любезности?
– Нет, чтобы спросить про мадам Пакен. Я не знаю, что с ней делать. Она жалуется, что у нее болит живот. Но я не прощупываю ничего ненормального, поэтому, хоть мне и не хотелось, на всякий случай попросила ее сделать анализ крови и рентген желудка.
– Вы правильно не хотели: нет ни малейшего смысла делать рентген и анализ крови. Вы ничего не обнаружите.
– Почему вы мне о ней ничего не сказали?
– Чтобы не лишать ее удовольствия протестировать заместительницу.
– Это шутка?
– Нет, она несчастная женщина.
– И что мне с ней делать? Она сказала, что вечером придет с результатами анализов.
– Выслушайте ее.
– И все?
– Это уже много. Живот у нее болит от пережитого, поэтому для нее лучшим анальгетиком будет, если она выдаст какую-то часть переживаний. Потому-то она так любит ходить на прием к заместителям. Мне-то давно все известно, так что я не могу оказать столь же целительного воздействия, как девственное ухо, незнакомое с ее историей. Только не поддавайтесь. Сопереживать означает протянуть руку тому, кто находится в яме. Не надо прыгать туда самому, чтобы помочь ему вылезти.
– Зачем вы мне это говорите?
– Потому что вы похожи на того, кто прыгает.
– Я даже к краю не подойду.
– Нет, все же подойти надо, иначе ничего не услышите. Но держитесь как следует, чтобы не упасть.
– Вы меня пугаете.
– Сами увидите. Пусть приходит.
– О’кей! Не буду вас отвлекать. Как дела? Все хорошо?
– Внутри или снаружи?
– И там и там.
– Снаружи солнце, внутри дождь.
– Тогда выйдите на воздух! – выпалила она рекомендацию и с громким щелчком опустила трубку на рычаг.
Невероятная троица вернулась после полудня. Людовик уснул в машине, поэтому Поль припарковался за домом, в конце аллеи, у кромки пляжа, чтобы следить за спящим ребенком с террасы. В это время дня солнце замечательно прогревает ее. Покупки они выгрузят, когда малыш проснется, чтобы не хлопать дверцами. Среди колышущихся на ветру высоких трав Поль заметил сына, который устроился в шезлонге в центре безлюдного пляжа. И предложил Жюли отнести ему роман, который она как раз дочитала. Быть может, это упростит примирение. Она подчинилась, возможно тоже рассчитывая на это.
Жером не заметил, как она подошла. Он дремал, убаюканный прибоем. Опасаясь испугать его, Жюли кашлянула.
– А, это вы, – сказал он, приподнимаясь в шезлонге. – Я не слышал, как вы подошли.
– Вот, принесла вам почитать, – протягивая книгу и словно извиняясь, поспешила объяснить Жюли.
– Вас отец послал?
– В другую версию вы и не поверите!
– Он хороший? – спросил Жером.
– Кто? Ваш отец?
– Нет, я имею в виду роман.
– Да! Очень хороший.
– А мой отец?
– Тоже.
– Чего вы от него ждете? – продолжил допрос Жером.
– От романа?
– Нет, от моего отца, – с раздражением уточнил он.
– Я?! Ничего. Это он меня сюда притащил. У него и надо спрашивать, чего он ждет от меня.
– Предупреждаю, я не позволю вам морочить ему голову. Он не петух, чтобы его ощипывать.
– А жирненький был бы петушок! В нем, по самым грубым подсчетам, килограмм восемьдесят будет. Я не проверяла, но непохоже, будто его тело покрыто перьями. Я, скорей, подумала бы, что шерстью.
– Вы закончили? – досадливо поморщился Жером.
– Я вас чем-то обидела?
– Нет.
– Тогда почему вы так неприязненно со мной разговариваете?
– Потому что сомневаюсь.
– В чем?
– В вас.
– Почему?
– Потому что у вас все данные девушки, умеющей воспользоваться выгодной ситуацией.
– Вам бы следовало не доверять расхожим представлениям, это лишает вас стереоскопического ви́дения людей. Лучше бы вы смотрели в лицо, – сказала Жюли и развернулась, чтобы уйти.
– Так мне не разглядеть ваше лицо! – крикнул Жером. – Только задницу, – вполголоса добавил он, глядя ей вслед.
У Жюли была привилегия молодости плюс красивая фигура. У Жерома – возможность воспользоваться моментом, чтобы понаблюдать, как покачиваются ее бедра, когда она погружает ноги в песок. И констатировать, что мужчинам просто необходимо фокусировать свой взгляд на этой части женского тела, как будто первобытный мозг приказывает им при каждой встрече оценивать возможность продолжения рода человеческого с данной особью. Или невозможность. Первобытный человек рискнул бы. Тот, кто способен мыслить, вряд ли. Кстати, Жером прежде всего человек мыслящий.
Ему все равно нечего делать, к тому же она специально принесла ему роман, поэтому он раскрыл книгу и погрузился в чтение.
Когда к вечеру Жером наконец вернулся с пляжа, в кухне витали дивные ароматы. Он заметил, что его отец сидит на полу в гостиной и играет с малышом в «Memory». Похоже, Людовику быстрее удается вспомнить пары животных, чем его сопернику, который старше на добрых полвека.
Жером уже готов был признаться, что из кастрюль восхитительно пахнет, но это означало бы сделать Жюли комплимент. Поэтому он просто устроился в кресле возле камина, пытаясь мысленно оценить умственные способности ребенка, так чтобы это было не слишком заметно.
Он ощущал нечто похожее на безмятежность. Будто осенний вечер в кругу семьи. От этого на него опять навалилась тоска. Он снова задумался об Ирэн и обо всех тех воскресных днях, которые ему не суждено провести с ней. Он снова погрузился в чтение, справедливо рассудив, что лучше быть захваченным выдуманной историей, а не мусолить собственную.
Жюли присела возле сынишки. Поль был утомлен тремя партиями, в которых он старательно пытался одержать верх. Тщетно. Молодая женщина сменила его в сражении с маленьким гением. Жером украдкой поглядывал на них поверх книги. Он смотрел, как Жюли играет с сыном. В его жизни не было таких воспоминаний. Жюли реагировала быстро, она сосредоточенна, напориста, и Людовик проигрывал. Вместо того чтобы заплакать, как сделали бы многие другие дети, он улыбнулся и предложил сыграть еще разок. Но она объявила, что пора за стол.
Жером снова молча подчинился.
Поль спросил:
– Кто тебя научил готовить?
– Мама. Я единственная дочь. А она очень привержена традициям. Вот и передала мне свое умение. Мне нравится готовить. Когда есть возможность…
– А почему ее может не быть?
– Чтобы вкусно готовить, нужны хорошие продукты.
– Нам хватит до конца отпуска?
– Не прикуете же вы меня на все время к плите? – возмутилась Жюли. – Я немного феминистка. Без банковской карточки, но все же феминистка. Может, будем готовить по очереди?
