– Ну? – потеребила ее Катя.
– А почему «тетка»? – сквозь душивший ее хохот поинтересовалась Татьяна.
– Потому что я – тетка. Не фея, не нимфа, а нормальная тетка. И мужик мне нужен крепкий и надежный, а не попрыгун. Но с юмором. Он с юмором, я с изюмом. Чтобы жить нескучно было. Тем более что к фотографии, которую мы сегодня туда повесим, только такая подпись и подойдет. Я ж на полокна!
– Да ладно, не преувеличивай! Ты просто девушка в теле.
– Нормально. Раз смеешься – порядок, – потерла руки Катерина. – А фото повесим вот это. У меня тут коленка здорово торчит. Игриво так. Я же игривая барышня?
– Не то слово! Пошли «Бейлис» допьем и решим, что мне делать с Лелькой.
То ли «Бейлиса» было мало, то ли проблема с Лелькой требовала более длительного и вдумчивого обсуждения, но к концу бутылки они к консенсусу так и не пришли. Катя считала, что Ольга все делает правильно, но ее следует отделить от Татьяниного кошелька. А Таня полагала, что отделить Лельку от кошелька все равно что оторвать ребенка от сиськи.
– Зря ты с ней нянчишься, – сурово диагностировала Катя. – Это иждивенчество нужно было давно пресечь. Ладно, пошли смотреть, что мне там написали. Эх, это такой азарт, как на рыбалке. Клюнул – не клюнул, и кто клюнул: лещ или так, пескарик какой-нибудь чахлый.
Как выяснилось, на Катькин стих клюнул поэт. Правда, фото у него было крайне невыразительным – лысоватый, субтильный субъект с хитрыми глазами и жилистой шеей.
– Ладно, мне его не варить, – великодушно решила Катерина и зачитала ответ. Разумеется – в стихах. Ну а как же: чтобы поэт да не в стихах отписался. У них же зудит – лишь бы рифмы поскладывать:
Я робок с дамами, увы.
Мой идеал, конечно, Вы.
Я подхожу Вам – спору нет:
Романтик, трезвенник, поэт.
– И чего? Вы теперь так и будете в стихах переписываться? – с интересом перегнулась через Катькино плечо Таня.
– Не, я этот стишок неделю сочиняла, – испугалась заалевшая невеста. – Знаешь, вроде приятный мужчина. Но мелковат. Мне бы пофактурнее кого-нибудь.
– Которые фактурнее, те стихов не пишут, – хихикнула Татьяна. – Интересно, поэт – это призвание или профессия?
– Я думаю, место работы. – Катя с сожалением поразглядывала претендента и подытожила: – Я корыстная мымра. Вот не вижу его прекрасную душу, а вижу лишь тощего от недоедания мужичка в дешевой рубашечке. Они, наверное, тоже смотрят и фиксируют: так, на окнах тюль, а не жалюзи, прикид с рынка, прическа не из салона. Мы стали мещанами. В такой среде любовь чахнет и подыхает, как незабудка в пустыне. Вот ты спросишь: откуда незабудка в пустыне? А ее там и быть не может. И любви в этой жизни быть не может. Но есть взаимный интерес, влечение и общие продукты в холодильнике. Пусть хоть так.
– Ужас. У нас с Лелькой примерно так, но это не любовь, – покачала головой Таня.
– Именно любовь. Или почти любовь. Иначе ты бы устраивала свою жизнь, а не пыталась организовать свою сестрицу-иждивенку. Тань, давай тебе анкету нарисуем?
– Нет, сначала тебя пристроим. А там, глядишь, у твоего кавалера друг образуется.
– Да ну. Я этому даже писать не буду, – поморщилась Катя. – Уж если и выбирать, то лучших, а не первого попавшегося стихоплета. Слушай, оставайся у меня сегодня, а? Будем всю ночь мужиков в Интернете перебирать.
– Катюх, мне домой надо. Там мама небось с ума сходит. Лелька-то совсем загуляла. Как бы с ней, дурищей, не случилось чего.
– Носитесь с ней, как с золотым запасом страны, – обиделась Катя. – Лучше бы у меня расслабилась. Ничего с твоей сестрой не случится. Такие не тонут. Ей кругом везет. Даже ребенка родила от здорового, красивого мужика. А это в наше время тоже дорогого стоит.
– Да, – согласилась Таня. – Стоит это очень дорого. В основном – мне. Ладно, поехала я. Вызываем такси. А ты лови своих лещей. И пусть у тебя сегодня клюнет золотая рыбка.
* * *
Катя оказалась права. С Ольгой ничего не случилось. Она вернулась на следующий день вечером, томная и счастливая.
– Кирюша возил меня к себе на дачу. Там так здорово! Весна! Птицы.
– Рисуй скорее, пока впечатления не обтрепались! – ехидно бросила Татьяна. – Подаришь ему потом. Пора уже твоими полотнами дефекты обоев в чужих квартирах закрывать – у нас место закончилось. Не хочешь ли спросить, как ребенок?
– Он уже давно взрослый. И тут полная квартира народу. – Сестра пожала плечами и блаженно уставилась в потолок. Видимо, формулировала сюжет зреющего шедевра.
– Приперлась? – высунулся в прихожую папенька. – Надеюсь, в подоле не принесла?
Этот глупый и неромантичный вопрос Ольга проигнорировала как несоответствующий ее возвышенному настроению.
– Он хочет съездить со мной в Париж, – похвасталась она Татьяне, которая пила в кухне чай. – Мы повезем туда мои картины.
– Они произведут там фурор, – хмыкнул Анатолий Васильевич. – Небось твой очередной хахаль обещал тебе Париж, сидя в позе наездника? В таком положении чего только не пообещаешь. Когда уже ты мужика нормального найдешь? Чтобы он тебя со всей твоей мазней хоть куда-нибудь забрал: в Париж или в Крыжопль. И не смей пить мои йогурты. Мне кисло-молочное необходимо. А ты перебьешься. И шоколад не жри. В Париже наешься.
– Вы мне завидуете, – усмехнулась Лелька.
– Шур, а она точно от меня? – Анатолий Васильевич злобно уставился на супругу. – Это же просто какой-то производственный брак. Я уже стесняюсь, что участвовал в создании этого недоразумения.
– Перестаньте! – Таня поморщилась. – Я устала за день, а тут вы еще со своими разборками. Увезут ее в Париж – туда и дорога.
– Тань, не злись. Тебе тоже однажды повезет, – утешила ее Лелька и даже погладила по голове, как ребенка, который позавидовал чужой карамельке.
– Да. Особенно, если хотя бы в этот раз все окажется правдой, – вздохнула Таня.
Но и на сей раз история повторилась. Кавалер пропал, а Ольга впала в легкую грусть.
– Оля, я понимаю, что ты за работу не держишься, – злилась Татьяна. – Но напряги мозг и пойми: это твой последний шанс зацепиться хоть где-нибудь. В твоем возрасте не работать – аномально. Что ты станешь делать, если я займусь своей жизнью и перестану с тобой нянчиться?
– Танюш, да занимайся на здоровье, – хлопала глазами сестра. – Я разве мешаю?
Заняться личной жизнью, имея на руках великовозрастную тетку, ее ребенка, родителей-пенсионеров и ателье, было некогда. И сил не было. Таня надеялась, что хотя бы эту проблему судьба решит за нее сама. Тем более что личной жизнью лучше заниматься на своей территории. А у Тани таковой не имелось. Снимать жилье она не хотела, решив, что к тридцати годам накопит денег и все же разменяет их трехкомнатную квартиру на три отдельных. Родителям, Лельке и себе. Тогда у нее появится возможность помогать родителям и отделиться от сестры, предоставив той шанс пожить самостоятельно. Но деньги никак не накапливались. Поэтому Таня дала себе крайний срок – еще четыре года. В тридцать восемь можно выйти замуж и родить. Или просто родить.
