— Признайся, Сильвия: твое решение поехать в Африку случайно не связано с возможностью пропустить собственную свадьбу?
Она хотела подавить усмешку, но это у нее плохо получилось.
— Между прочим, я объяснила всем заинтересованным лицам, что мне требуется время, чтобы все обдумать.
— И как это было воспринято?
— У них не было выбора. Я ведь не только папина дочка, но и мамина. А мама бы боролась за свою независимость. Ну что, мистер любопытный репортер, на все вопросы получил ответ?
«Если бы! — подумал я. — Как раз наоборот, появилась куча новых вопросов».
Наступил последний день наших занятий. В пять часов Франсуа, затянувшись очередной сигаретой, позволил себе несколько заключительных замечаний. Он был предельно откровенен:
— Итак… Мы с вами завершили официальную часть подготовки, которая не имеет ничего общего с подготовкой реальной. Вам это станет ясно в тот момент, как вы сойдете с трапа. Каждый новый день в полевом госпитале — это новый опыт, а мы тут можем вас вооружить лишь правильным подходом, научить не бояться никаких проблем — а они, как правило, будут из числа тех, к которым мы вас не подготовили. У тех, к кому я несправедливо придирался, я хочу сейчас попросить прощения. А тем, с кем я был мил, хочу сказать: не беспокойтесь, вы свое получите на месте.
По классу пронесся смешок. Думаю, под его ехидной внешностью скрывался застенчивый, симпатичный человек.
— А теперь всем желаю удачи, — заключил он и добавил то, чего я от него никак не ожидал: — Больше мне сказать нечего.
Вылет был назначен на следующий вечер, так что еще три четверти суток в Париже мы могли провести по своему усмотрению.
Утром мы с Сильвией отправились в музей Родена, затем в последний раз явились в штаб-квартиру «Медсин Интернасьональ».
Нам надо было оформить разные бумажки, в том числе поручения в банк, медицинский страховой полис на случай болезни и застраховать свою жизнь, чтобы родные могли рассчитывать хотя бы на компенсацию в случае чего…
Я распорядился, чтобы после моей кончины Чаз с мамой обогатились на пять тысяч долларов каждый.
Затем мы разошлись по магазинам, чтобы накупить подарков родным. Я отослал маме и Малкольму «антикварные» часы из бронзы с позолотой — в качестве запоздалого свадебного подарка, а моей беременной невестке накупил классных детских вещиц в магазине «Ле Бон Пуан».
По дороге в отель я проходил мимо «Ла Вуа де Сон Мэтр» и решил напоследок заглянуть. Конечно, я не устоял и купил три кассеты, одну из которых попросил завернуть в подарочную упаковку. Для Сильвии.
Я нервно выхаживал рядом с автобусом. Было уже поздно. Пора ехать, не то мы опоздаем на самолет. Я поглядывал на часы, гадая, что с ней могло произойти.
— Эй, Мэтью! — прокричал Франсуа. — Садись в автобус. Не волнуйся, если мы уедем без нее, она наймет лимузин. Не обеднеет.
Меня эта реплика не успокоила и не насмешила. Но я повиновался.
Не успел я усесться, как на верхней ступеньке появилась Сильвия. За ней следовал ее верный страж.
В голубом свободном свитере, обтягивающих джинсах и черных кожаных сапожках она была неотразима. Она плюхнулась рядом со мной и ободряющим жестом потрепала меня по руке.
— Прости. Никак не могла закончить разговор. От них не отвяжешься!
Я счел за лучшее не спрашивать, о ком идет речь.
В транспортном потоке на площади Этуаль Франсуа воскликнул:
— Смотрите хорошенько, мальчики и девочки! Сейчас у вас за окном больше транспортных средств, чем во всей Эритрее.
Преданному Нино оказался отдан в распоряжение весь последний ряд. Поймав его взгляд, я помахал рукой, приглашая пересесть к нам поближе. Но он смотрел куда-то мимо. Нино находился при исполнении и был не расположен к панибратству.
В аэропорту Шарль де Голль, когда мы покидали свои вещи на тележки и покатили их к выходу на регистрацию, цербер продолжал с почтительного расстояния наблюдать за своей подопечной. Наконец, когда мы добрались до паспортного контроля, его обязанности были исчерпаны, и Нино подошел к нам с Сильвией. Неловко переминаясь с ноги на ногу и не отрывая взгляда от носков своих туфель, он стал прощаться.
— Счастливого пути, синьорина Далессандро! Жаль, что меня там не будет, чтобы за вами присматривать. Но… — Тут он замолчал, охваченный робостью.
— Ты очень милый, Нино, — нежно произнесла Сильвия. — Спасибо тебе за все. Передавай привет жене и дочке. Арриведерчи!
Он краем глаза посмотрел на меня, словно желая сказать: «Я на тебя рассчитываю, парень. Уж не подведи». Затем он повернулся и медленно зашагал по проходу.
— Скучать будешь? — пробурчал я.
— Нет, — помотала она головой.
Я взял ее за руку, и мы поспешили к остальным, в магазин дьюти-фри, чтобы сделать последние покупки первой необходимости — например, коньяк и виски. Морис Эрман тащил двухлитровую бутыль голландского джина.
— Известно ли тебе, что этот джин из можжевеловых ягод изобрел голландский профессор медицины? — немного смущаясь, изрек он.
— Ты, кажется, собрался им лечить всю Эритрею, — посмеялся я.
— С хорошей скидкой взял! Я подумал, может пригодиться. Вдруг в самолете горючее кончится?
После этого вся наша группа численностью одиннадцать человек сгрудилась у выхода на посадку. Мы болтали о всякой всячине, стараясь не показывать друг другу своего волнения.
Наконец объявили посадку на рейс 224 компании «Эфиопские авиалинии» до Асмэры. Франсуа с видом армейского сержанта встал в дверях самолета, желая убедиться, что все до единого командос от медицины, прошедшие беспощадную муштру под его бдительным руководством, взошли на борт. Само собой, он не мог пропустить без едкого комментария Мориса с его мощной бутылью.
— Вот это пузырь! Ты прямо как ребенок, Эрман. Не мог, что ли, взять что-нибудь более респектабельное? Например, «Курвуазье»?
У него нашлось доброе словечко и в адрес моего рюкзака, из которого высовывался длинный прямоугольный сверток.
— А это еще что за чудище, доктор Хиллер? Шоколадка «Хершз»?
— Вынужден тебя разочаровать, Франсуа. Это моя клавиатура, я тебе уже говорил.
— Ага, — ответил тот. — Жду не дождусь, как ты станешь играть, а я ничего не услышу.
Измотанные, как стайеры после забега, мы с Сильвией пробирались по узкому проходу к своим местам.
Когда мы уселись и пристегнулись, она повернулась ко мне с улыбкой.
— Это за что? — не понял я.
— Просто так. Я… piena di sentimenti. — Она вдруг перешла на итальянский.
Полна разнообразных чувств, — машинально перевел я. Эта формулировка весьма точно отражала и мое собственное состояние. Определить словами то, что я сейчас испытывал, я бы тоже не взялся.
