Линда снова плюхнулась на кровать, едва понимая, о чем говорит Мэтт.
– По-моему, мне нужно выпить еще бокал вина.
Он усмехнулся.
– Прости, милая, но в бутылке не осталось ни капли.
Линда тряхнула головой, пытаясь восстановить ощущение реальности.
– Я так много думала о том, какова будет твоя реакция, Мэтт. В конце концов, хоть тебе и понравились рисунки, что скажет твой друг? Кстати, как его имя?
– Чарли. И уверяю тебя, что Чарли прислушается к моему совету. Тебе не о чем беспокоиться.
Линда настолько опьянела от вина и счастья, что утратила способность следить за своими словами и действиями. Она вскочила и порывисто обняла Мэтта за шею.
– Спасибо, – прошептала она. – Ты даже представить себе не можешь, как много это для меня значит. Спасибо тебе за все!
Мэтт замер, и его лицо ничего не выражало, когда он посмотрел на нее с высоты своего роста.
– Что это значит для тебя, Линда?
– Независимость. – Она с благоговением произнесла это слово. – Возможность обзавестись собственным жильем, принимать собственные решения...
Линда вдруг замолчала, испугавшись, что обидит таким признанием родителей, так много сделавших для нее после смерти Джима.
Его руки на мгновение стиснули ее талию.
– Я рад, что могу тебе чем-то помочь. Твои слова приводят меня просто в восторг.
– Все и в самом деле замечательно. Линда улыбнулась ему, и он ответил ей; на этот раз в его глазах не осталось ни следа от обычной насмешки. У нее вдруг снова закружилась голова, хотя она и понимала, что на этот раз виновато вовсе не бургундское. Она набрала в грудь воздуха и качнулась вперед, позволив своему телу прильнуть к Мэтту.
Он дотронулся ладонью до ее лица.
– Линда, с тобой все в порядке? Она вздохнула.
– Да.
Его рука задержалась на ее щеке, и, не дав себе опомниться, она повернула голову и быстро прижалась губами к его ладони.
Она почувствовала, как напряглось его тело.
– Линда? – хрипло сказал он, и в его голосе звучал невысказанный вопрос.
– Извини, – прошептала она. – Я нечаянно...
Она вырвалась из его рук, напуганная собственной смелостью и молниеносным ответом, который ощутила в его теле.
– Я вовсе не против, – тихо сказал Мэтт и снова обнял ее.
Затем он заключил ее лицо в теплые сильные ладони и наклонился, коснувшись губами ее рта.
На какое-то мгновение она забыла обо всем, кроме этого легчайшего прикосновения его губ. И вот семь лет пустоты мгновенно куда-то исчезли, и Линда потянулась к Мэтту, ее пальцы погрузились в его густые волосы.
– Держи меня, – пробормотала она. – Ах, Мэтт, пожалуйста, держи меня крепче!
Его поцелуй оказался жадным, страстным и все-таки невероятно нежным. Она открыла рот, стремясь ощутить его вкус, ласки его языка, проникшего к ней в рот. Ей хотелось, чтобы он вошел в ее тело, хотелось принять его, почувствовать, как закружится вокруг них вселенная. Только он один мог вызвать в ней такое чувство. Жар запылал в ее груди, а бедра инстинктивно тесно прижались к его бедрам. Она ощутила животом твердость его эрекции, и ее тело непроизвольно отозвалось на это нервным возбуждением.
Никто из них не произнес ни слова. Как будто слова могли разрушить чары их любовных ласк, заставить их здраво взглянуть на ситуацию, о которой они оба предпочитали не думать. Поцелуй обрел почти бешеную ярость, губы впились друг в друга, его язык вонзился глубоко в ее рот, требуя покорности. Когда его пальцы скользнули к ней под блузку, Линда не сопротивлялась, она выгнулась к нему навстречу еще до того, как он коснулся ее трепещущей в ожидании ласки груди. Она задрожала от наслаждения, когда его пальцы прошлись по ним.
За окном уже давно стемнело, и летняя гроза охладила воздух спальни. Линда не замечала прохлады, жаркая волна желания захлестнула ее тело, зажгла кожу и воспламенила кровь. Дыхание сделалось учащенным и неровным, кровь шумела в ушах, не давая расслышать раскаты грома и шум дождя.
Она едва помнила себя, когда Мэтт расстегнул ей блузку. Весь мир сосредоточился в кончиках его пальцев, ласкающих ее грудь, и прикосновении его губ, которые жадно терзали ее рот...
– Ах, Боже мой! Линди Бет! Что тут происходит?
На какую-то долю секунды она не восприняла звук голоса матери. Когда Мэтт внезапно оторвался от нее, Линда застонала и, не открывая глаз, вслепую снова потянулась к нему.
– Линди Бет! Как ты могла! Привести в свою спальню этого ужасного типа, когда в доме находятся невинные бедные детки, а на столе осталась неубранная посуда!
Мэтт все еще крепко держал ее, что оказалось весьма кстати, потому что Линда вовсе не была уверена, что сможет стоять сама, без поддержки. Даже не взглянув в сторону разъяренной Норы, он спокойно застегивал пуговки на блузке Линды.
– Теперь все в порядке, – пробормотал он, чмокнув ее в нос. – Если хочешь, можешь повернуться.
Она заморгала, отчаянно пытаясь прийти в себя. Разочарование, казалось, полностью лишило ее сил. Физическое разочарование, потому что тело все еще кричало и требовало ласки. А еще страх, поскольку Линда понимала, что отношения с родителями отныне будут окончательно испорчены.
– Линди Бет! – Голос матери обрушивался ей на голову, лишая возможности собраться с мыслями. – Линд и Бет, я требую объяснения. Я настаиваю на объяснении.
Линда посмотрела на Мэтта, инстинктивно обращаясь к нему за помощью. Невероятно, немыслимо! Она увидела, что он улыбается.
– Извините за грязную посуду, миссис Оуэн, – непринужденно сказал он. – Если бы мы знали, что вы так рано вернетесь домой, то непременно помыли бы ее прежде, чем подняться в спальню.
Ноздри Норы затрепетали от гнева.
– Ты прекрасно понимаешь, Мэтью Дейтон, что я спрашиваю не о том, почему грязная посуда все еще стоит на столе.
– Тогда какое же вы хотите услышать объяснение, миссис Оуэн? – Мэтт произнес это вежливым тоном, однако в его словах явно прозвучала стальная нотка, по крайней мере Линда ощутила ее.
– Не морочь мне голову, Мэтт! – взорвалась Нора. – Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Что вы с моей дочерью делали в ее спальне, когда я вошла? – гневно возопила она.
– Мы целовались, – вежливо объяснил Мэтт.
Щеки Норы раздулись, кровь прилила к лицу, и сама она, казалось, балансировала на грани апоплексического удара.
– Целовались, надо же! Вы называете весь этот разврат поцелуями? В моей молодости так никто не целовался, – прошипела Нора.
Мэтт сокрушенно покачал головой.
– Неужели? Я искренне вам сочувствую. Вы много потеряли.
– Я прямо заявляю тебе, Мэтью Дейтон, что не потерплю аморального поведения в своем доме!
Нора буквально кипела от гнева, и Линда непроизвольно попыталась выступить в своей обычной роли миротворца.
– Мама, пожалуйста, не волнуйся из-за пустяков. Ты ведь знаешь, что не уснешь всю ночь, если расстроишься.
– Я уже и так расстроена!
Мэтт выпрямился, и его ленивое добродушие улетучилось, когда стало ясно, что от Норы не удастся отделаться шутками.
– А я заявляю вам прямо, миссис Оуэн, что Линде двадцать пять лет, что она свободная женщина и взрослый человек, имеющий право выбора, даже если вам он и не по душе. А некоторые естественные вещи аморальны только на взгляд ханжи.
– Может быть, и так. Может, и не стоит поднимать шум из-за одного поцелуя. Но что бы ты сделал с нашей бедной Линди Бет, если бы мы не пришли домой раньше? Вот что меня беспокоит больше всего!
– Сделал с ней? – повторил Мэтт, недовольно скривив губы. – Что бы ни случилось в этой спальне, если бы вы не ворвались в нее, миссис Оуэн, могу вас заверить, что Линда была бы моей партнершей, а не жертвой.
В глазах у Норы появились слезы, а в голосе зазвучали признаки близкой истерики.
– Она не хочет иметь с тобой ничего общего! Ты не пара для моей малышки, и нечего крутиться вокруг нее!
– Мама, прошу тебя, не нужно так расстраиваться.
Линда не могла больше видеть мать в таком состоянии. Умом она понимала, что поведение Норы просто нелепо, однако всю жизнь она старалась угождать родителям, вести себя в родительском доме по тем правилам, какие установили они.
Она взглянула на Мэтта, надеясь против своей воли, что он поймет, почему она решила успокоить мать. Конечно же, он не понял. И она вздрогнула, когда его взгляд сверкнул в ее сторону, обжигая насмешкой.
«Повторяется все та же старая история», – уныло подумала Линда.
Мэтт никогда не понимал ее глубоко укоренившегося чувства долга перед родителями. Сама же она, к несчастью, никогда не забывала, чем им обязана. Родители ждали ребенка четырнадцать лет, и она понимала, что даже самые досадные их действия диктуются любовью. И если бы их любовь не сковывала ее словно кандалами, у Линды не хватило бы духу ей противиться!
– Мама, тебе нечего беспокоиться, – сказала она, успокаивающим жестом прикасаясь к руке Норы. – Сегодня вечером ничего бы не случилось, во сколько бы вы ни вернулись домой. Совершенно ничего.
