– Это вы писательница?
– Да. А вы – та, кто работала здесь, когда произошло убийство?
– Это я. Подождите минутку, я с вами немного посижу. – Она вернулась через несколько минут, неся два стакана пива – для себя и для Хейли. – За счет заведения, – пояснила девушка, усаживаясь напротив.
В тусклом свете Хейли видела тонкие черты ее лица, на котором в отличие от фигуры годы уже оставили свой след.
– Сюда поначалу ходило много людей, – сказала девушка. – В основном репортеры, которые пытались разведать, каким человеком был Морган.
– И что вы им рассказывали?
– Ничего. Я действительно его почти не знала. Простите.
Но должны же были у него быть знакомые или по крайней мере один близкий друг. Неужели в газетных статьях не упоминалось о друге?
– А кто-нибудь еще приходил? Кто-то, кто знал его?
Девушка наморщила лоб, пытаясь вспомнить.
– Пожалуй, один приходил. Полицейский, чуть помоложе Моргана. Он не участвовал в расследовании, потому что они с Морганом были напарниками в Лейк-Чарлзе, но хотел задать несколько личных вопросов.
– А он не оставил вам своей визитки?
– Нет. А в этом и необходимости не было. Его звали Эдди О’Брайен.
– Почему вы запомнили? – поинтересовалась Хейли.
– Одна здешняя официантка когда-то встречалась с парнем, которого звали так же. Чего только она не употребляла: и гашиш, и кокаин, и ЛСД, – а ее Эдди был поставщиком и настоящим забиякой. Поэтому мы, конечно, посмеивались над ней после визита этого копа. Впрочем, такие совпадения не редкость. В этом городе полно О’Брайенов.
– Как он выглядел? – Хейли и сама не представляла, что именно хочет узнать. Быть может, она надеялась, что этот мужчина отнесется к ней и ее замыслу серьезно.
– Мы тогда много шутили по поводу совпадения этих имен. Помню, мне было жаль, что я не смогла ему помочь. А выглядел он… Он казался очень заинтересованным.
Заинтересованным. Это хорошо. Хейли определенно нужен был кто-то, кто был бы заинтересован.
– Он приходил только один раз? – спросила она.
– Может, он и пришел бы еще, но Морган покончил с собой, и дело, кажется, закрыли.
О таком заключительном пассаже романист может лишь мечтать. Слишком уж складно, чтобы быть правдой. Когда девушка вернулась к работе, Хейли положила под пивную бутылку пять долларов и ушла.
Дома она зажгла несколько ароматических свечей Селесты и легла в постель. Очень скоро дым заставил ее чихать. Она распахнула балконную дверь и лежала в кровати, дрожа от холода, пока наконец не заснула.
…Девочка двигается на краю редкой толпы, утопая босыми ногами в рыхлой земле. Когда-то здесь был внутренний дворик с садом, а дома вокруг – фешенебельными и изысканными. Теперь старинные чугунные решетки, которые не растащили для украшения других зданий, проржавели, основания балконов разъела сырость.
Прокравшись мимо стражей, Линна смешивается с толпой. Белый хлопчатобумажный джемпер мягко прилегает к груди, свободная юбка полощется вокруг голых ног, в духоте летнего вечера ткань кажется прохладной. В центре круга поднимается дым от факелов. Барабаны задают тихий пульсирующий ритм, молитвы верующих сливаются в тихое бормотание. Действо происходит посреди города, так что явно лучше себя не обнаруживать.
Трусы! Неужели эти глупые люди не понимают, что их робость оскорбительна для богов? Линна продвигается к центру круга, распущенные длинные волосы скользят по спине, она отдается танцу, сливаясь с музыкой, джемпер сползает с одного плеча. Потом она падает на колени и ладонями бьет по земле, завывая все громче и громче.
Кто-то вручает ей стакан рома. Она жадно выпивает его. Потом еще один. Еще.
(«И как это ребенок не пьянеет от такого количества алкоголя?» – удивляется Хейли.) Тем не менее, похоже, напиток не действует на Линну, лишь движения ее становятся все более неистовыми. Наконец она бросается вперед и падает к ногам короля ночи. Он смотрит на нее сверху, и она, перекатившись на спину, срывает с себя одежду, приглашая его овладеть ею.
– Йемайа! – кричит она, гладя ладонями его бедра. – Йемайа… – шепчет умоляюще.
Король – стройный темнокожий мужчина с бисерной татуировкой, сбегающей по щеке, – хлопает в ладоши, потом делает ряд замысловатых жестов. Из толпы выходят двое мужчин. Один несет нечто, бывшее когда-то, наверное, большой скрученной ветвью дерева. Теперь ее первоначальный вид представить трудно, потому что вся она покрыта резными и раскрашенными гримасничающими лицами и извивающимися многоцветными змеями. Король принимает фетиш и резким движением втыкает его в землю между раздвинутыми ногами Линны. Она дрожит, но даже не вскрикивает. Другой мужчина держит бойцового петуха, размахивая им в воздухе. Тот бешено бьет крыльями, стараясь вырваться, пока король не выхватывает нож из-за синего шнурка, опоясывающего его талию, и не перерезает петуху горло.
Кровь орошает белую одежду Линны, течет по ее обнаженной груди, по темным спутанным волосам. Пока жизнь исходит из птицы темными каплями, король пляшет, окропляя ими, словно святой водой, головы жаждущих людей.
– Йемайа! – снова кричит Линна, садится и начинает гладить изгибы фетиша чувственными движениями, в которых угадывается та женщина, какой ей предстоит стать.
Король оборачивается к ней – его зубы сжаты от страсти и гнева. Он вытаскивает фетиш из земли. Толпа расступается, и король скрывается в тени дома. На сей раз ритуал окончен.
Позднее Линна находит его в одиночестве в маленьком домике на улице Сен-Клод. Ее платье и лицо все еще перепачканы кровью. Глаза горят от пережитого во время ритуала возбуждения. Взглянув в лицо мужчине, лишенному теперь, когда он вышел из транса, власти над ней и особой энергетики, Линна понимает, что она сильнее его. Ее воля одержит верх.
– Как ты можешь отвергать ту, которой владеют боги? – спрашивает она.
– Пойди вымойся, – говорит он, стараясь не смотреть на нее.
Чувствует ли он ее силу? Неужели можно бояться ребенка?
– Я предложила себя сама. Я была одержима, а ты от меня отказался, – все еще не веря в то, что такое возможно, говорит она снова.
– Ты начиталась книг о нашей религии. Знаешь, какие слова надо произносить во время ритуала, как двигаться, но во всем остальном ты лжешь. Возвращайся к отцу и монашкам, которые тебя воспитывают. Больше ты не будешь осквернять имен наших богов. От меня ты ничего не узнаешь, испорченное дитя. Никогда!
– Но ты сказал, что у меня есть способности, есть сила.
– Сила бывает разная, а я не дурак.
– Ты пожалеешь об этом. – Это звучит как угроза взрослого человека, а не ребенка.
– Я уже жалею, Линна де Ну, – отвечает он.
