– Господь нам поможет.
Удивительная мысль явилась Амире в одном из ее странных снов. Она увидела лицо Муссы, брата Сулеймана, и во сне поняла, что братья похожи словно близнецы, – наяву из-за различия в возрасте столь поразительное сходство исчезало. Амира рассказала подруге о своем видении, и той понадобилось много недель, чтобы собраться с духом и пойти к Муссе со своей просьбой. Тот выслушал ее сочувственно и согласился с тем, что, узнав о своем бесплодии, Сулейман впадет в депрессию.
Они приняли решение, и Марьям стала тайно посещать Муссу и спать с ним. Она забеременела, родился сын, и Сулейман был уверен, что это его ребенок. Через два года родилась дочь – копия Сулеймана. Дом Сулеймана Мисрахи на улице Райских Дев был благословлен пятью детьми, когда Мусса уехал в Париж. После этого Марьям сказала Сулейману, что врач запретил ей иметь детей. До сих пор никто, кроме самой Марьям, Амиры и Муссы, который был далеко от Египта, не знали тайны семьи Сулеймана Мисрахи.
Когда Амира, задыхаясь, вернулась на свое место, к ней подошел слуга и сказал, что ее ждет посетитель-мужчина.
В приемной она увидела Андреаса Скаураса и с замиранием сердца подумала, что, наверное, уступит ему, если он будет настаивать. Мысли о нем одолели Амиру, она хотела, чтобы он пришел, и ждала его.
– Во имя Бога приветствую вас в моем доме, – сказала она.
– Я пришел попрощаться, саида, – услышала она неожиданно в ответ.
– Попрощаться?
– На днях его величество изменил состав кабинета. Я потерял пост министра. Будут говорить, что я стал жертвой политических интриг, но я считаю, что это знак судьбы и Божьей воли. Недавно умер родственник, которого я едва знал, и оставил мне в наследство в Европе несколько отелей. Европейские страны возрождаются после войны, появятся туристы, гостиничное дело сулит успех. Завтра утром я улетаю в Рим, саида, а оттуда перееду в Афины, на свою родину. Вряд ли я скоро увижу снова Каир.
Он поднес ее руку к губам и поцеловал.
– Я не нахожу слов, мистер Скаурас, это так неожиданно. Я огорчена вашим отъездом, но счастлива за вас, восхищена вашей энергией и молю Бога, чтобы вы преуспели. Но скажите мне, пожалуйста, – приняли бы вы такое решение, если бы я согласилась стать вашей женой?
– Мы не были предназначены друг другу, саида, – улыбнулся он печально. – Моя надежда была ложной, ваше место – в вашем доме, с вашей семьей. Я желал вас как эгоист, но потом понял, что мое предложение внесло в вашу душу больше смятения, чем радости. Но я буду вечно хранить ваш образ в своем сердце, Амира, и никогда не забуду вас.
– Войдите, пожалуйста, – сказала она, едва сдерживая рыдания. – Будьте еще раз гостем моего дома.
Он посмотрел на высокие резные двери, ведущие в большую гостиную, откуда доносились звуки музыки.
– Я боюсь, саида, что, если я войду, я уже не смогу покинуть ваш дом. Да пребудут с вами мир и благословение Бога.
Он достал коробочку с кольцом и протянул ей.
– Носите его в память о нашей дружбе, Амира. Оно будет напоминать вам обо мне. – Голос Скаураса был спокоен.
Она проводила его взглядом, уже не удерживая слез; вынула кольцо с халцедоном, оно скользнуло на палец – но Амира тотчас сняла его. Она подумала, что не вправе носить кольцо Андреаса, если она не может считать его только другом. Когда он вернется и станет ее возлюбленным, она наденет кольцо с листом тутовника.
Когда она вернулась в большую гостиную с золотой коробочкой в кармане, в вестибюле послышался мужской голос:
– Йа, Алла! Йа, Алла! – традиционное предупреждение мужчины, входящего на женскую половину дома.
«Неужели Ибрахим?» – подумала Амира и увидела знакомую мужскую фигуру в дверях. Она закричала и кинулась к сыну. Он крепко обнял ее и горячо прошептал со слезами на глазах:
– Как мне недоставало тебя, мама!
В гостиной к брату подбежала Нефисса, потом тетки, дети. Гостьи вокруг повторяли:
– Доктор Рашид приехал! Счастливое событие! Ибрахим радостно обнял Марьям Мисрахи – хотя она не была его кровной родственницей, а мусульманин не должен касаться женщины чужой семьи. Но он с детства считал «тетю Марьям» второй матерью, рое с ее детьми, праздновал бар мицва[3] ее сыновей и участвовал в субботних трапезах в доме Мисрахи.
– Мама, – сказал Ибрахим, глядя в лицо Амиры, – я хочу тебе кого-то представить.
Он отступил в сторону от дверей, и в комнату быстрым шагом вошла стройная, высокая молодая женщина с сияющей улыбкой, одетая в элегантный дорожный костюм, с кожаной сумочкой через плечо, в широкополой шляпе. Из-под шляпы свисали до плеч уложенные в прическу «паж» светлые волосы.
– Я представляю тебя моей семье, – сказал ей Ибрахим по-английски и потом, по-арабски, матери: – Мама, это Элис, моя жена.
Когда Элис протянула руку и сказала по-английски: «Как поживаете, миссис Рашид? Я так хотела увидеть вас!» – по гостиной пронесся общий вздох изумления:
– Англичанка!
Амира посмотрела на протянутую руку, потом взяла ее в свои ладони и сказала по-английски:
– Приветствую тебя в нашем доме, моя новая дочь. Хвала Богу за то, что ты входишь в нашу семью.
Обняв молодую женщину, Амира заметила, что та беременна.
– Элис твоя ровесница, ей двадцать лет, – сказал Ибрахим, подводя жену к Нефиссе. Молодые женщины обнялись. Гостьи толпились вокруг, раздавался нестройный хор восклицаний:
– Что за красавица!
– Как же ты нас не предупредил, Ибрахим! – сказала Нефисса, беря Элис под руку. – Мы бы устроили настоящий праздник!
Амира снова обняла сына, поглядела в его лицо сквозь слезы радости и тихо спросила:
– Ты счастлив, сын моего сердца?
– Как никогда в жизни, мама, – ответил он. Амира раскрыла объятия и сказала:
– Приди ко мне, доченька! Привет тебе в твоем новом доме! – а про себя подумала: «Хвала Всевышнему, мой сын снова со мной…»
И она подивилась Божьему милосердию и справедливости: Бог отнял у нее человека, который должен был стать ее мужем, но вернул ей сына.
Захра просила милостыню на ступенях роскошного отеля «Континенталь-Савой», когда у нее начались схватки. Ей надо было собрать еще немного денег, чтобы не разъярилась мадам Наджиба, – у нее была бы уже нужная сумма, если бы она утром, испытывая нестерпимый голод, не купила бы у уличного продавца лепешку. Может быть, это желудочная колика? Но она поела несколько часов назад. Когда вторая схватка отозвалась в низу живота, она поняла, что это роды.
– Когда зачат ребенок? – сухо спросила мадам Наджиба, когда принимала Захру в свой отряд побирушек, ежедневно приносивших ей дань, за что она предоставляла им право ночевать в грязных клетушках и едва кормила, чтобы они сохраняли истощенный вид. Захра и ответить не могла – она не знала, сколько ужасных дней провела в Каире, безуспешно разыскивая Абду. Но потом она вспомнила, что в день, когда они с Абду занимались любовью, поле хлопка было покрыто желтыми цветами, а колосья пшеницы уже налились зерном. Мадам Наджиба посчитала на грязных пальцах и сообщила:
