– Ребенок родится в конце февраля, может быть, в марте, когда хамсин задует. Ладно, оставайся здесь. Может быть, ты думаешь, что беременным больше подают? Вовсе нет—думают, что ты дыню привязала под платье. Это старый трюк. Вот если ребенок на руках – подают, особенно при такой хорошенькой мордашке, как у тебя…
После скитаний по городу Захра была счастлива, найдя пристанище у мадам Наджибы. Некоторые из женщин, которые ютились рядом с ней на грязных циновках, относились к ней дружелюбно. Но ей не нравились здоровые парни, которые добровольно калечили себя, чтобы им больше подавали, и женщины, торгующие своим телом.
Когда прошла третья схватка, Захра выскользнула из толпы и попыталась определить, высоко ли солнце. В деревне это легко было сделать, но в городе за большими домами, куполами и минаретами солнце не всегда было видно. Наконец, она увидела, как покраснело небо над крышей клуба «Любителей скачек», и поняла, что родит холодной январской ночью.
Захра уже не успела бы дойти до трущоб старого портового города, где ютились питомцы мадам Наджибы. Она выбралась из толпы и двинулась по направлению к Нилу – надо было покинуть богатые кварталы. Когда она дошла до реки, солнце уже опустилось за линию горизонта. Схватки становились все чаще и чаще. Захра дрожала, ей стало холодно. В деревне она укрылась бы в маленьком хлеву и прижалась к теплому боку буйволицы. А в глиняной мазанке отца в холодные ночи всегда была натоплена печь!
Захра не представляла, что случилось в деревне после ее ухода. Был ли сердит шейх Хамид, потерявший невесту? Кинулись ли за ней в погоню отец и дядья? Наверное, они избили мать, заподозрив, что она помогала Захре. А может быть, все уже позабыто и история Захры уже кажется одним из старых деревенских преданий.
Какие ужасные дни провела она в Каире в поисках Абду! Город оказался таким огромным, таким многолюдным. Ее толкали прохожие; оглушительно гудели машины; на нее кричали привратники, когда она ночевала на ступенях перед дверьми; уличные торговцы гнали ее от своих лотков; полисмен пригрозил арестовать ее, а сам запер у себя в комнате и три ночи насиловал, пока ей не удалось убежать. Потом она оказалась на мосту, где было странное скопище калек и нищих, и просила милостыню, пока на нее не накинулась женщина-бедуинка с синей татуировкой на подбородке, которая гнала ее, крича, что это их мост и, чтобы на нем работать, надо получить разрешение от мадам Наджибы. И Захра стала работать на великаншу Наджибу, имя которой означало «умная», и отдавать ей половину собранных монеток, но Захра не умела просить, так что иной день она не могла купить даже луковицу для супа. Мадам Наджиба уже хотела прогнать ее, но тогда красавица из большого розового дома, которой она принесла записку, дала ей шерстяное одеяло, денег и еды, и мадам Наджиба разрешила Захре остаться до родов – а там уж будут больше подавать.
Недавно прошел ее четырнадцатый день рождения, но она до сих пор ничего не узнала про Абду. Один лишь раз произошел случай, напомнивший Захре Абду и ее последние дни в деревне. Она бродила перед розовым домом, где жила щедрая леди, когда подъехала машина, и из нее вышел незнакомец, который встретился ей за деревней у канала и подарил белый шарф, – шарф забрала мадам Наджиба. И Захра, как и при первой встрече, изумилась, как он похож на ее возлюбленного Абду, и до вечера ходила перед розовым домом, надеясь еще раз увидеть богатого двойника Абду.
Схватка была такой сильной, что ноги Захры подкосились и она прислонилась к стене. Мимо нее по шоссе, проходящему рядом с британскими казармами, проносились автомобили, грузовики и автобусы. Захра обогнула разворот шоссе и, пробираясь в тени зданий, добралась до реки, как раз у того моста, от которого начиналась дорога в ее деревню. «В деревню, которую я никогда не увижу!» – подумала Захра. Она ползла вдоль берега среди камышей и остатков гниющей рыбы. Слева она видела рыбацкие фелуки, рыбаков, которые варили себе ужин на жаровнях, справа за музеем – богатые освещенные яхты, с которых доносились музыка и смех.
Пробираясь к Нилу, Захра следовала традиции египетских феллахи, которые верят, что грязь с берега реки помогает от болезней и охраняет неродившееся дитя от дурного глаза. Захра остановилась – ее охватила такая боль, что она не могла вздохнуть. Слишком поздно она поняла, что надо было идти прямо к Наджибе – ребенок уже врывался в мир.
Захра лежала на спине и смотрела в небо. Сколько звезд! Абду говорил ей, что это глаза Божьих ангелов. Она пыталась не кричать, вспоминая родовые муки Агари в пустыне. Если будет сын, она назовет его Измаилом.
Захра смотрела на противоположный берег, видела огни, различала людей в белых одеждах и, корчась в муках, думала, что это ангелы и там, через реку, – рай.
«Рай!» – подумала леди Элис, ступив на террасу клуба «Золотая клетка». Ярко освещенный Каир, блестящие звезды, их отражения, танцующие на реке, – сущий рай. Она могла бы танцевать от счастья – новая жизнь превзошла все ее мечты и ожидания. Она слышала, что Каир называют «Париж на Ниле», но думала, что это преувеличение. Преувеличения не было! Она жила в настоящем дворце на улице посольств и иностранных дипломатов – улица Райских Дев выдерживала сравнение с любой улицей знаменитого квартала Нейи в Париже.
Она была рада, что война кончилась. Правда, ее-то война не коснулась – бомбежек в загородном поместье, где жила Элис, не было. Но ее отец, граф Пэмбертон, предложил вывезти в поместья детей из городов, подвергавшихся бомбежке. Как бы Элис с ними справилась?
Она не любила думать о неприятных вещах – о войне, о сиротах. Не допускала и мысли о выводе британских войск из Египта. Невозможно! Что станет тогда с Египтом? Ведь это благодаря британцам он стал такой процветающей страной. Ей потому и понравился Ибрахим, что он тоже не любил разговоров на неприятные темы и никогда не участвовал в дебатах о политических и социальных проблемах. Но, конечно, ей нравилось в Ибрахиме не только это. Он был добр и великодушен, говорил мягко и сдержанно, был деликатен и скромен. Она думала, что быть королевским врачом – тяжелая задача, а он признался ей, что это очень легкая работа и настоящего врачевания в ней почти нет. Он поведал ей, что врачом стал по желанию отца, но считал медицину скучным и обременительным занятием. Когда отец познакомил его с королем Фаруком, Ибрахим понравился ему и в результате получил должность личного врача – чистая синекура, два раза в день измерять давление и прописывать таблетки при желудочных расстройствах.
Ибрахим шутливо говорил про себя, что он «не вдается в глубь вещей», и это была правда. Элис нашла в нем ровный нрав, отсутствие особых пристрастий, фанатизма, честолюбия. Он мечтал устроить себе и своей семье жизнь безмятежную и комфортабельную, в разумной мере признавая необходимость развлечений и наслаждений. Все это нравилось Элис. Ибрахим нравился ей и как любовник – она была девственница и не знала другого мужчины.
