Девушка не пошевелилась. Гоша прокрался к кровати и присел на корточки, чтобы разглядеть лицо. Ему стало ещё тяжелее на сердце от маски жуткой усталости. Васька спала.
«Бедная Васька. Прости меня. Я всё время думаю о себе. Маленькая моя кроха. Ты покорила меня сегодня. Я никогда не думал, что захочу сидеть в яме, лезть под капот. Ты знала, что делала, а я, как буйно помешанный, тебе мешал. Я не хотел, чтобы ты починила эту машину. Рядом с тобой мне хочется делать глупости», — думал он, поглаживая её по голове.
— Рохлик… — пробормотала она и сморщилась.
«Тошнит от меня? Правильно. Так и должно быть. Не заслуживаю ничего другого. Спи», — вздохнул Гоша, поднимаясь в полный рост. Он накрыл её одеялом и вышел из комнаты. Ему было грустно до боли в груди. На кухне он включил ноутбук, проверил почту, написал ответы и застыл. Накануне фестиваля должен был выйти очередной номер с мыслями Джорджии. Гоша отказывался верить посетившей его истине. Джорджия изменила его, заставила нырнуть в самую темноту сознания. Она была тем, к чему мужчина никогда не стремился. Пальцы зависли над клавиатурой, а потом запорхали:
«Здравствуйте, мои дорогие! С вами снова я, Джорджия! Прошло всего ничего, а я уже понимаю, что не могу жить без вас. Лишь только вам могу рассказать о том, что разрывает мне сердце, что так сильно пугает. Нелюбовь.
Вы заставили меня понять, что именно этого я боюсь больше всего на свете. Однажды красота померкнет, и что останется? Море сожаления о том, что порхала всю жизнь яркой бабочкой, но так и не узнала любви. Меня ли любят те, кто восхищаются мной или внешнюю оболочку? Удивительно, но факт, все предлагают разделить со мной ложе, но никому не приходит в голову, что я бы предпочла шахматы. Мы бы сидели с моим избранником в тишине, окутанные покоем и думали над тем, какой сделать следующий ход. Я бы любовалась его задумчивым взором, наслаждалась присутствием и ощущала бы на себе такой же взгляд. Наша партия длилась бы вечность, потому что мы бы переносили и переносили игру. Сделать ход заманчиво и страшно. Нет, не проиграть. Страшно понять, что сделан неверный шаг, который нельзя исправить.
Согласны ли вы со мной? Каким будет ваш ход? Пишите. Я — королева. А кто вы? Живу ожиданием встречи, ваша Джорджия».
Поставив точку, Гоша отправил письмо главному редактору. Ему было страшно сделать тот самый неверный шаг. Мысли не отпускали. Мужчина долго ворочался на раскладушке и, в конце концов, спустился в гараж, забрался в свою машину и откинул кресло. Он пытался удлинить расстояние между собой и Васькой.
«Я здесь другой, и мне это нравится. Делаю ошибки, исправляю, думаю о ком-то кроме себя. А если уеду? Останусь ли я таким, если уеду? Или вернусь к себе прежнему? Что ж так ломает-то?» — вопрошал он, устраиваясь на неудобном сиденье. Сон пришёл много позже. Да и не сон вовсе, а туман.
Когда Васька проснулась, солнце уже стояло высоко. На душе было паршиво. Тело расклеилось и не хотело встречать новый день. Грязная одежда не удивила. Девушка и раньше частенько засыпала, не переодевшись в пижаму. Бывали дни, когда они с отцом работали с утра до ночи. Но тогда от работы приходило удовлетворение, а сейчас — злость. Васька выбралась из кровати и пошлёпала в ванную. Взгляд зацепил пустую раскладушку и смятое одеяло. На миг девушка остановилась, а потом продолжила путь. Замотав ногу плёнкой, она долго стояла под душем, смывая с себя усталость минувшего дня.
«Почти безработный. Глупость какая. Хочет работу, я ему дам или пристрою к Мизинчику в пресс-службу. Гоша точно не пустой. Есть начинка, но теста больше. Оболочка вкусная, с румяной корочкой. Поговорю с Мизинчиком, — решила Васька, вылезая из ванны. Тело гудело. Внезапно она остановилась. — А если он ушёл?»
Холод пронёсся по коже быстрее торнадо. Сердце забилось, как сумасшедшее. Кое-как накинув халат, она выскочила из ванной, забыв про ногу, и почти скатилась по лестнице босиком. Цементный пол не ощущался.
«Машина на месте. Какая я дура. Я бы услышала, если бы он её завёл», — успела подумать Васька перед тем, как испугалась, что он сбежал, бросив «десятку», лишь бы удрать подальше. А потом она увидела его, спящим в кресле, и заплакала. Стояла перед машиной и плакала то ли от радости, то ли от боли. Их снова разделяла дверь. Вчера Васька закрылась от Гоши, сегодня он от неё. Вытирая слёзы, она не заметила, что он не спит, а пристально смотрит на неё, будто не веря тому, что она рядом, маленькая, с мокрыми волосами и в тонком халатике. Именно такая она приходила во все сны. Гоша потянулся к ручке и открыл дверь. Видение не исчезло, а стало ещё более нереальным, чем прежде, потому что было осязаемым.
— Васька? — не поверил он, а девушка кивнула головой и шмыгнула носом, переминаясь с ноги на ногу. — Босиком? С ума сошла? Здесь же, как в холодильнике.
Гоша протянул руки, и Васька сделала к нему неуверенный шаг, позволив уцепиться за свою талию и усадить на колени.
— Я думала, ты ушёл, — шепнула она, медленно опуская голову ему на плечо. — Стало так пусто, как будто я умерла во второй раз.
Она шептала монотонным голосом без эмоций и смотрела в одну точку, на крыло «Чайки». Гоша осторожно подтянул её ноги и дотронулся до ледяных ступней.
— Я не ушёл. Хотел. Не смог, — признался он, так и оставив кресло в полуопущенном положении. — Зачем ты её починила?
— Обещала. Отвезёшь меня на фестиваль?
— Отвезу.
— Хорошо, — Васька закрыла глаза, согреваясь от жара мужского тела.
— Могу остаться дольше. У меня удалённая работа, — произнёс Гоша, не понимая вообще, о чём говорит.
— Не надо. Я не буду тебя удерживать. Просто не сегодня. Дай мне привыкнуть к тому, что ты исчезнешь.
— А если я не захочу исчезать?
— Может, и не захочешь, но так надо. У тебя другая жизнь, другой мир.
— Ты права. Хочешь кофе?
— Хочу, — Васька попыталась соскочить с его колен, но Гоша не отпустил.
— Не стоит ноги студить, — сказал он, выбираясь из машины с ношей на руках. Тело под халатом было твёрдым и мягким одновременно. — Пойдём. Скоро дядя Гена прикатит.
— Скорее всего, — согласилась девушка, обхватывая обеими руками его шею. Так надёжнее и больше шансов не скатиться в пропасть, из которой почти выползла. Гоша не знал о том, что буквально за голову вытащил её из тёмной бездны, куда она провалилась после смерти отца. Пальцы сжали волосы на затылке мужчины, зубы впились в собственную руку. Хотелось орать, выть, биться головой о стену, лишь бы заглушить боль внутри. Васька не знала, какая часть тела стонала и надрывалась, но ощущение оголённого провода внутри не исчезало. — Прости.
— За что? — не понял Гоша, опуская её на диванчик в кухне. Он даже не почувствовал, что потерял клок волос. Ему казалось, что он нёс сам себя, потому что в Ваське сконцентрировались его страхи, чувства и мысли, вся его жизнь от самого рождения. Отпуская её от себя, он разрывался на части.
— Просто прости, — девушка мотнула головой и уставилась на чёрные волосы в ладони, не понимая, как они оказались там.
— Пора стричься, — неловко пошутил Гоша.
За окном спасительно рыкнул внедорожник Мизинчика, возвращая в мир людей, звуков и житейских дел. Васька спрятала волосы в карман халата и принялась разматывать плёнку на ноге. Гоша молниеносно сложил раскладушку и включил чайник, а потом полетел открывать калитку, давая хозяйке время привести себя в порядок. Возле забора уже лязгал зубами Крокодил Гена.
— Спите что ли? — рыкнул он, недовольно хмуря брови.
— Да, поздно проснулись. Вчера чинили «десятку». Добрый день, — сказал Гоша, впуская гостя.
— Успешно?
— Да.
— Дальше рванёшь? — без обиняков спросил Мизинчик, вышагивая рядом и покручивая ключи от машины на пальце.
— После фестиваля, — кивнул Гоша, хотя на самом деле не был уверен ни в чём.
— Разберёмся…
Гость по-хозяйски прошёл в дом и затопал по лестнице. Он чувствовал себя властителем судеб и человеческих жизней. Васька ему заменила дочь, которой никогда не было, да и не будет уже. Все его женщины знали, что он не оставляет потомства, не женится и щедро расплачивается, когда завершает отношения. Мизинчик сам выбрал свой путь и не собирался с него сходить. Васька решила все вопросы с детьми. Став крёстным отцом, он принял груз ответственности за её будущее. Полный пороков и грехов, мужчина яростно следил за тем, чтобы вокруг Васьки было много света. Её личные переживания сразу становились частью его проблем. Больше чем родной отец он дёргался, когда девочка впервые влюбилась, поведясь на смазливое личико однокурсника. Ничуть не смущаясь, он вёл с ней беседы о контрацепции, проверял молодых людей на вшивость, поколачивал иногда для острастки, а потом долго утешал рыдающую Ваську, которая сама давала от ворот поворот своим ухажёрам. Смерть друга повысила градус заботы и внимания. Сейчас его душа металась из-за Рохлика, руки чесались, но пока повода не представилось. Он никак не мог разобраться в их отношениях. Какие-то они неправильные были, слишком сложные.
