Едва не засыпаю под бубнеж Евсеева и дергаюсь, когда машина паркуется у нужного здания. В душу закрадывается тоска: нужно было раньше сказать, а не тянуть до последнего.
— Мирослав… — поворачиваюсь, но в ответ лишь хлопает дверца машины. Евсеев уже идет по сугробам ко мне. Подает руку, помогая выбраться и не застрять в куче, на которую уже налипла дорожная грязь. — Может…
— Давайте потом, ладно? Сейчас есть более важный вопрос, — улыбается сдержанно, но я слишком хорошо его знаю: складка между бровей и отстраненный взгляд выдают задумчивость. Наверняка он придумал уже тысячу и один способ уговорить меня отказаться от развода, но из благородства и уважения не предлагает, потому что не сможет отступить, станет давить, и я все равно соглашусь. Уже согласилась, только решение не озвучила.
В здании пусто, будто никому не нужно работать, Мирослав уходит вперед, лишая меня шанса спасти его от самой главной ошибки в жизни.
— Мирослав Станиславович! — кричу в спину, пока эта самая спина от меня стремительно отдаляется. Ну вот, дождалась, как сказала бы мама, дотянула до последнего, теперь жопа в мыле. А она не в мыле, она летит в еще большую задницу, потому что я добровольно пускаюсь в самую безумную авантюру. — Да стойте же вы! — бегу следом, ни на сантиметр не приближаюсь. И наградил же меня боженька длинноногим окружением. — Я не успеваю! — сдаюсь и останавливаюсь. Может, и правда я слишком уж сильно пытаюсь что-то изменить, когда можно расслабиться и плыть по течению?
Евсеев все же тормозит и неохотно разворачивается. Недоволен, по поджатым губам и стиснутым в кулаки ладоням вижу, что разорвет сейчас от злости. Но молчит — только устало выдыхает и прикрывает глаза на несколько секунд, собирая остатки изрядно потрепанной этими днями воли. Он точно продал душу Дьяволу за такой самоконтроль, потому что теперь передо мной привычный Мирослав Станиславович, собранный и серьезный. Ведет себя так, будто не было тех слабостей, выдавших его с потрохами.
— У нас сегодня еще много дел, некогда останавливаться, — бросает в привычной надменной манере, на что я только закатываю глаза. Точно это муж, за которого стоит бороться? Улыбка трогает губы, и я, набравшись неизвестно откуда взявшейся смелости, беру Мирослава за руку и оттаскиваю в сторону, за большую колонну, где нас никто не догадается искать. Он молчит, но не сопротивляется, в глазах усмешка — Евсеева явно веселит происходящее. — Решили прощальную речь сказать?
— Да, вы украли лучшие месяцы моей жизни, — смеюсь и стараюсь смотреть вперед. По мере приближения к выбранному месту для разговора сердце ускоряет бег. Дыхание сбивается, и вот я уже нервно кусаю губы, съедая помаду. — И еще брачный контракт — это обдирательство чистой воды. Вы оставите меня ни с чем! — продолжаю играть роль обиженной супруги, на что Евсеев возмущенно фыркает.
— Серьезно, Ксения, если это все, что вы хотели мне сказать…
— Я не хочу разводиться! — выпаливаю, когда Мирослав останавливается и высвобождается из некрепкого захвата. Поворачиваюсь к нему лицом, так и остановившись почти посреди большого зала.
— Что? — ни капельки не верит моим словам. — У вас какие-то проблемы, для решения которых вам нужен статус замужней женщины?
Боже! Этот человек настолько привык получать удары в спину, что совершенно не верит в искреннюю помощь. Улыбаюсь и подхожу ближе, чтобы в пустом зале ни один случайно вошедший человек не смог ничего услышать. Сердце гулко бьется о грудную клетку, затылок покалывает, и становится жарко в зимнем пальто, так что я расстегиваю пуговицы и разматываю шарф, оставляя его на плечах.
— Ага, — согласно киваю. — Муж мой решил пустить выстроенный бизнес коту под хвост. А я не хочу, чтобы он так легко отказывался от дела всей жизни.
Мирослав молчит, глядит сквозь меня и снова давит так, что я хочу забрать слова обратно, поставить подписи и сбежать куда подальше, чтобы он меня больше никогда не нашел. И вот я уже делаю первый трусливый шажок назад, каблук обреченно стучит, эхо моей нерешительности разносится по залу, и Евсеев оживает:
— Ты уверена? — спрашивает строго. — Нам придется дойти до конца, и это уже не будет один только ужин с моей семьей. Регулярные встречи, мероприятия, загубленные отношения с коллегами.
— Они и так были обречены, я же работаю в шаге от начальства, — смеюсь, отмахиваясь.
— Это не ответ, Ксения. Скажи мне здесь и сейчас, ты уверена, что не хочешь разводиться? — он подходит ближе. Я хриплю, потому что во рту внезапно пересохло, не могу и слова из себя выдавить, только разрозненные звуки, которые Евсеев даже не замечает.
— Да, уверена, — наконец выталкиваю слова. — Если бы не была уверена, не предложила, — едва успеваю договорить, как Мирослав подхватывает меня на руки и кружит по залу, будто невесту в свадебном танце. Где-то должен заиграть вальс Мендельсона, а женщина-регистраторша драматичным голосом желать нашему кораблю счастья в плавании по реке любви. Только мы в другом здании, где по деревяшке стучит молоток и зачитываются приговоры.
Радость Евсеева захлестывает и меня: смеюсь и цепляюсь за плечи Мирослава крепче, пока его руки сильнее сжимаются на моей талии. Мы замираем так же резко, как и начали кружиться, ноги касаются пола, и я медленно прихожу в себя, осознавая, что все это время обнималась с боссом и ни капельки не смущалась. Щеки моментально заливает румянцем, хочу отступить, но руки Евсеева уже перемещаются на мое лицо, обхватывают его, большие пальцы ведут по щекам. Мирослав долго-долго смотрит в мои глаза, ища там ответ на неозвученный вопрос, переводит взгляд на губы всего на мгновение, от которого я пропускаю вдох, и тихо говорит, обжигая кожу горячим дыханием:
— Спасибо, — утыкается своим лбом в мой и прикрывает глаза.
Глава 13. Мирослав
Радость топит. В груди тянет и заливает теплом. Мне будто пришивают крылья и выбивают светлый выход из мрачного тоннеля безысходности. И все это делает одна молодая женщина. Мир резко расширяется, пестрит красками, а после сужается до нее одной. В фокусе только дерганая улыбка — нервничает, видимо — и светло-карие глаза, которые для меня сейчас сияют ярче любых звезд. Пока я отказывался от привычной жизни и мирился с тем, как жить дальше и начинать все с начала, Ксения принимала важное решение за нас обоих. И не потому, что искала еще один способ стребовать с меня больше финансов: по робости, по вжатой в плечи голове вижу, что самой страшно. Значит, делает это из добрых побуждений, и вдруг так легко становится, что остались еще добрые люди вокруг меня, что наконец и я получаю что-то в ответ — подхватываю Савельеву на руки и кружу, будто куклу.
Она сначала напрягается, но после ловит мои эмоции, которые хлещут через край, и на несколько мгновений отзывается — радуется вместе со мной, сжимает ладони на плечах сильнее, сминая ткань пальто, и я ловлю себя на мысли, что не хочу ее отпускать. Вот такая женщина мне нужна рядом. Которая поддержит в нужный момент и не даст совершить фатальную ошибку. Только сейчас за стервозностью своей помощницы разглядываю не расчетливую занозу, что влезла в мой кошелек, а просто сильную женщину, зрелую и уверенную в себе. Такую, о которой мечтает каждый мужчина.
Обнимаю ее искренне, опуская на землю, в голове куча глупых слов, которыми хочется ее осыпать, но останавливаюсь на коротком «Спасибо», куда вся благодарность вложена. Не физическая, разумеется, душевная. Для Савельевой мне теперь никаких дополнительных нулей не жалко — холдинг заполучу и еще больше заработаю, так что пока на хорошее дело можно и потратиться.
— Пожалуйста, Мирослав Станиславович, — тихо произносит и первой отстраняется, осторожно выбираясь из моих рук. Не могу ее удерживать — отпускаю и выпрямляюсь, прокашливаясь. — Не хочу в скором времени искать новую работу, — улыбается и отходит на безопасное расстояние, чтобы я больше свои лапищи к ней не тянул.
Обычно я отвечаю на все ее выпады, мы устраиваем перепалку и после расходимся по разным углам на передышку, но сейчас не хочется сопротивлений. Мне настолько хорошо, что я готов все пропустить мимо ушей — добрею моментально.
