После чего он откинул голову на подушку, погружаясь в глубокий сон, словно только что не перевернул мой мир вокруг оси этим потрясающим признанием.
Мое сердце остановилось, и я почувствовала, как оно рухнуло на самое дно моей души от его захватывающего дух заявления. Он тоже был моим обожанием, даже когда остерегал меня и грозился уйти. Он по-прежнему пленял каждую частичку моего существа. Но Боже мой. Его признание заставило меня растеряться.
Хотя не совсем так.
Я четко осознавала слова, которые отчаянно хотела произнести. Я чувствовала, как они пытаются вырваться из моего горла, где я держала их в плену. Они готовы были закричать: «Я влюбляюсь в тебя, Роман! Бесповоротно, безрассудно и неудержимо. Очень сильно и пугающе быстро».
Любому другому человеку с разумной головой, спокойным сердцем и нормальной жизненной позицией я показалась бы незрелой и глупой, если бы призналась в таких чувствах так скоро. Вот только, мне не нужно было время, чтобы понять, насколько глубока наша связь. Мне достаточно было знать, как его губы ощущаются на моих, и как идеально мы чувствуем друг друга, при соприкосновении кожи к коже и разума к разуму.
Но даже это не могло дать должного представления об истинных эмоциях, разбивающих мое сердце. Я знала, что не могу открыть Роману как глубоко я привязалась к нему. Мы так далеко продвинулись за один только вечер, и я не хотела бы, чтобы что-либо разрушило это. Мои шансы остаться с Романом Кортом были бы уничтожены.
Пытаясь образумить свой переутомленный разум, я мысленно повторяла себе, что это всего лишь четвертый раз, когда я вижу Романа.
«Всего четыре встречи».
Но мое слабое подсознание прорывалось вперед, убеждая меня, что он необходим мне. У нас было уже больше встреч, чем у Ромео и Джульетты, а ведь они отдали свои жизни друг за друга в конечном итоге.
Любовь измеряется глубиной связи, а не сроками.
Затем, здравомыслящая часть меня взяла верх и напомнила мне о том, к чему все это привело у литературных героев, и я решила оставить свои чувства при себе. Я снова забралась под теплые простыни, устроившись рядом с ним.
— Пожалуйста, Роман, позволь мне спасти тебя, — прошептала я, располагаясь на широкой груди, будучи уверенной в том, что он не услышит мою мольбу.
Свернувшись калачиком на теле Романа, я начала погружаться в уютную дремоту.
— Я слишком далек от того, чтобы быть спасенным Ангелом…
Глава 7
Роман
Я, наконец, выпустил Лили из объятий, но, Боже, насколько естественным оказалось находиться рядом с ней. Меня встревожило это, потому как я успел даже задуматься о том, что, если бы у меня получилось держать свои чувства под контролем, то у нас могло бы что-то получиться.
По своей глупости я считал, что управлял Лили, заставляя ее раскрываться и быть готовой ко всему по первому моему требованию. Но я сам замирал после каждого ее слова, наслаждался комфортом близости девушки и не хотел отпускать от себя.
Отдернув свои предательские руки от хрупкого тела Лили, я стер с лица пот и растерянность. И в очередной раз попытался убедить себя, что Лили не более чем смазливая болтушка и манящая киска.
Она была маленькой коварной незваной гостьей, пытавшейся проникнуть в мой извращенный разум. Это было единственным, кем она являлась. И всем, кем она когда-либо могла стать для меня. Опустив свою тяжелую голову на татуированные руки, я разглядывал спящую девушку. Она выглядела прекрасно — впрочем, как всегда.
«Почему мать не предостерегла ее о таких парней, как я? О таких истерзанных душах, как моя?»
«Пожалуйста, Роман, позволь мне спасти тебя».
Ее просьба эхом раздавалась в моей голове и повторялась, подобно заевшей пластинке.
Лили была ангелом, не было ничего более чистого и прекрасного. Она была достойна больше, чем я даже мог себе представить. Ее поражение и неспособность спасти меня только развеселили бы меня. Но теперь девушка оказалась моей даже в большей степени, чем я мог предвидеть ранее, и план «А» был отринут мной.
Когда вы слишком долгое время проводите во тьме, то забываете, как ценить свет. Я предвидел, что Лили будет пытаться вытянуть меня из моего собственного ада, но она, как и многие другие до нее, не могла понять, что я находился в нем исключительно по собственному выбору.
Сокрушающий душу мрак был тем, что я заслуживал, и являлся моей судьбой. Это было самое близкое к понятию «дом», которое моя испорченная сущность могла обрести. Я вложил все, что имел, в создание своей империи. Контроль был наивысшей парадигмой такого извращенного мира, как мой, но сейчас я был сильнее, чем прошлый я когда-либо мог стать.
Если бы мне пришлось покинуть эту кровать прямо сейчас и оставить Лили в одиночестве, я мог бы сделать над собой усилие и броситься к шеренге жаждущих моих ласк цыпочек, готовых впиться когтями в любую часть меня. Конечно, это стало бы лишь вопросом времени, когда я смог бы забыть тепло ее груди, прижатой к моей и ее возбужденные соски, касающиеся моей кожи. И то, как ее губы словно магнитом притягивались к моим, разжигая потухший огонь глубоко внутри меня.
Она нуждалась в том, чтобы я спас ее, но я не мог этого сделать. Ее спасение стало бы обескураживающим поражением моего собственного душевного равновесия. Оно стало бы моим крахом.
Поэтому мне оставалось избрать единственный путь, который я хорошо знал, и воспользоваться единственным возможным вариантом.
Что если я позволю ей заглянуть в меня, и она никогда больше не вернется. Уродство моей души поглотит ее целиком и уничтожит каждую деталь, подчеркивающую ее чистоту. Или она все же осознает, насколько она выше этого, и что предназначена для чего-то большего. Если я продолжу эту игру, то внушу ей, что мы куда-то движемся, хотя на самом деле, мы остаемся на месте. Она не станет искать кого-то другого, потому что все ее надежды будут сконцентрированы на мне, и она не будет знать обо мне достаточно, чтобы окончательно отвернуться.
Если я буду прикрываться иллюзией того, кем я мог бы быть или кем могли бы быть мы, она потеряется в неопределенности, не имея возможности решить судьбу каждого из нас.
Все это было бы несправедливым по отношению к ней, но при этом всем, что я мог ей дать. Потерять кого-то, или самого себя, по моей вине, было до боли знакомой мне участью. Я хотел бы подарить ей все звезды на небе, но не выдержал бы необходимости заново восстанавливать себя после потери близкого мне человека.
— Ава, Ава? Проснись, Ава, пожалуйста!
Мой крик перешел в душераздирающие рыдания, когда я прижал ее безжизненное тело к своей груди.
— Попрощайся с ней, Джона.
Я не собирался этого делать. Что он сотворил с ней?
— Что с ней случилось, почему она не просыпается?
Мои крики становились все громче и громче, когда я понял, что она действительно больше не вернется ко мне.
— Ава, пожалуйста, ты нужна мне, — прошептал я.
— Она не проснется, Джона.
Он схватил меня за воротник рубашки и оттащил от ее избитого и покрытого синяками тела.
— Почему ты так поступил с ней? Она делала все, что ты говорил ей. Почему?!
Я начал бить его в грудь. Но это было совершенно бесполезно, ведь он был больше, чем я когда-либо мог бы стать.
— Она сама сделала это с собой, идиот! Разве не видишь, что ты вынудил ее сделать это! Ты позволил ей страдать из-за того, что сам был слишком эгоистичен, чтобы вынести боль, жалкий мелкий недоносок.
Ударив тыльной стороной кулака по моему лицу, он оставил меня биться в истерике на полу.
Я откинул грязные волосы со спящего лица Авы. Попытался застегнуть пуговицы на испачканном платье и подготовить к тому моменту, когда ангелы заберут ее. Совершенно случайно я обнаружил записку в ее кармане. Послание было написано на обратной стороне нашей с ней общей фотографии. Оно предназначалось мне.
