оба телефона — мой и его. А потом возвращается, чтобы вновь обнять меня, сплестись кожа к коже и на этот раз рухнуть в бездну сна одновременно со мной.
Тогда. Стал таким с тобой
Тогда. Стал таким с тобой
В нашей с Германом жизни — второй, параллельной, бонусной жизни, выросшей на обочине нашей реальной, словно лилия на груде мусора — был далеко не только секс.
Совсем не секс.
Чем дальше, тем меньше эта украденная тайная, но настоящая жизнь была про секс.
Несмотря на то, что большинство людей уверено, что любовников и любовниц заводят в браке только для этого.
Зимой мы большую часть времени проводили, сплетаясь телами — и размыкали объятия только когда уже не было другого выхода.
Но чем ближе было лето, тем чаще мы гуляли, болтали, открывали новые места и даже — просто работали бок о бок. Почти не касаясь друг друга.
Одно присутствие рядом Германа, пусть не кожа к коже, пусть в паре метров от меня, успокаивало и вдохновляло.
Пока он занимался своими графиками и деловыми письмами, я одну за другой создавала новые туристические программы. Для детей, для бабушек, для друзей, для желающих сменить обстановку на пару дней, для тех, кто хочет поесть и выпить в необычных местах, для фотографов и любителей социальных сетей, для тех, кому хочется расслабиться по максимуму, но и привезти новые впечатления.
Сами программы различались не сильно — везде было красиво, вкусно и интересно, но людям нравилось приходить и выбирать из готовых решений, собранных специально для них.
Я ведь почти забыла, как раньше любила своих придирчивых путешественников, вымотанная постоянной борьбой за право заниматься тем, что мне нравится. Той весной азарт и вдохновение вернулись — я снова полюбила возиться с туристами и их миллионом пожеланий.
К тому же и Тина стала более самостоятельной — как и говорил когда-то Герман, делегировать ей часть ответственности принесло много пользы. Из почти бесполезной помощницы она стала почти полноценным партнером.
Но самым любимым занятием весны было сесть в машину к Герману и отправиться с ним в путешествие — куда глаза глядят. Ехать долго-долго, за пределы города, сворачивать на проселочные дороги, останавливаться в деревнях со смешными и причудливыми названиями. Иногда в них можно было обнаружить что-нибудь интересное: полуразрушенную деревянную церковь, заброшенный фарфоровый завод, коммуну художников, живущих на маленьком острове посреди реки.
У меня даже появилась безумная идея сделать туристическую программу, собранную из таких жемчужин-сюрпризов. Герман смеялся и спрашивал, не хочу ли я прийти в комитет по туризму со своей идеей изучения российской глубинки?
— Ты изменился… — как-то сказала я ему. Был, кажется, уже май, и деревья оделись в ярко-зеленую свежую листву, а на обочине росли желтые, белые, сиреневые цветы, названия которых я не знала. — Знаешь, стал каким-то… не таким строгим, что ли?
— А раньше был? — удивленно поднял брови Герман.
Он снял пиджак и галстук, оставшись в одной белой рубашке, расстегнутой на несколько пуговиц, закатал рукава и выглядел не как владелец средней руки банка, а как лихой авантюрист-жиголо, увозящий в закат красотку на краденой тачке.
Южный ветер, продувающий всю машину из приоткрытых окон, ерошил его черные волосы, еще с утра аккуратно, как обычно, уложенные в строгую прическу. В распахнутом вороте было видно темную поросль на груди, одна рука небрежно лежала на руле, а другую он положил на мое колено.
Вместо обычного джаза или блюза в колонках играла задорная латина. К тому же он реквизировал мои солнечные очки в золотой оправе, сославшись на то, что майское солнце слепит глаза — и тем окончательно завершил образ порочного итальянского красавчика.
— Раньше ты был очень серьезным. Мы же с тобой разговаривали исключительно про авторское кино и современную литературу. Я все время боялась ляпнуть какую-нибудь глупость или повести себя слишком развязно. Ты постоянно смотрел на меня с упреком, страшно было!
— Да? Ты меня боялась? — Герман задрал очки на лоб и провел по моему бедру ладонью, сжал его сильнее.
— Скорее стеснялась.
Он оторвал взгляд от дороги, наклонился ко мне, впиваясь черными глазами и спросил вкрадчивым глубоким голосом:
— Даже когда я тебя трахал?
— Герман!
Я задохнулась от восхищения его наглостью — и восторженного счастья, когда он склонился еще ниже и впился губами в мои губы, не снижая скорости. Наоборот — он нажал на газ, и «лексус» начал разгоняться, летя все быстрее и быстрее, пока горячий наглый язык Германа сплетался с моим языком.
Не прерывая поцелуя, он взял мою руку и положил себе на пах. Под тонкой тканью брюк отчетливо и упруго выделялся напряженный член.
— Не отвлекайся! — выдохнула я, отрываясь от его губ и поворачивая его голову к дороге. — Ты сумасшедший…
— Стал таким с тобой, — засмеялся он, и ветер засвистел угрожающе, кидая волосы мне в лицо, а стрелка на спидометре преодолела все разумные ограничения и поползла к неразумным.
— Что ты делаешь? Ты нас угробишь! — восторженно взвизнула я, цепляясь за все, что только можно и глядя, как летит навстречу дорога.
— Никогда! — заверил он меня и поддал еще. — Тебя ведь это возбуждает?
— Да!
— Тогда надо пользоваться случаем… — мурлыкнул Герман и стал снижать скорость, оглядываясь по сторонам в поисках какой-нибудь рощицы, где мы могли бы спрятаться от чужих глаз, как это часто бывало в таких поездках, и заняться кое-чем интересным.
Самое обидное, что он почти успел вернуться в заданные законом рамки — когда мы промахнули пост дорожной полиции, караулящую на обочине, и вслед нам крякнул сигнал. Герман и не подумал прижаться к обочине — и вслед нам сорвалась машина с мигалкой и бубнящим что-то мегафоном.
— Что ж, никакого «пользоваться случаем», — хмыкнула я.
Герман оглянулся, оскалился и выдал длинную матерную фразу такой закрученности, что я только головой покачала. Впервые услышала от него такие выражения.
— Ну уж нет, — сжал он зубы и… вдавил педаль газа.
— Что ты делаешь?! — ахнула я.
— Я хочу тебя
