в номер, повозилась с картой-ключом, чтобы попасть внутрь. Затем я бросила сумочку и покупки, сорвала пальто и помчалась к шкафу и своему пустому чемодану. Ящики были опустошены в мгновение ока. Мои туалетные принадлежности были брошены в дорожную сумку. Я сидела на чемодане, застёгивая молнию, когда дверь номера открылась, и внутрь вошёл Остин с пластиковым пакетом.
— Что ты делаешь? — спросил он.
— Собираю вещи. Если мы уедем сейчас и доедем до Миссулы, мы сможем сесть на последний рейс…
— Клео, нет.
— Что значит нет? Нам нужно спешить, — я щёлкнула пальцами и указала на свой чемодан. — Помоги мне застегнуть его, пожалуйста.
Остин покачал головой.
— Я уже забронировал билет на следующий день после Рождества, чтобы совпасть с твоим. Мы остаёмся.
— Но…
— Мы остаёмся. Уже слишком поздно.
— Ещё не поздно, — мои плечи опустились. — Я не хочу, чтобы тебе пришлось остаться здесь и провести Рождество с человеком, который тебе даже не нравится.
Он отбросил свой пластиковый пакет в сторону и пересёк номер.
— Ты мне нравишься.
О, как бы я хотела, чтобы это было правдой.
— Всё в порядке. Тебе не нужно притворяться.
— Ты мне нравишься, Клео.
Он шагнул ещё ближе, его руки легли на мои плечи.
Моё сердце остановилось. На самом деле остановилось. Остин не прикасался ко мне. Никогда. Разве что по ошибке. Но тяжесть его широких рук и тепло его ладоней просочились сквозь мой свитер и проникли в мою кожу.
— Мы остаёмся.
Я едва уловила его слова. Он пах так хорошо, пряным одеколоном, свежим воздухом и ароматом, который был полностью присущ Остину. Почему он должен так хорошо пахнуть? Я сопротивлялась желанию уткнуться носом в его грудь и долго втягивать воздух.
— Ты уверен?
Я снова переспросила.
Остин не ответил.
Только вместо раздражения на его лице появилось другое выражение, которое я не могла понять. Его лоб был нахмурен, как будто ему было больно. Его губы были сжаты в тонкую линию. Но его глаза. Они рассказывали совершенно другую историю. Они были интенсивными и тёмными, карими, более глубокого оттенка, чем обычно, и совершенно завораживающими.
Может, я ему не нравилась.
А может…
Прежде чем я успела предаться фантазии о том, что я могу ему нравиться, хотя бы немного, Остин убрал руки с моих плеч, повернулся, чтобы поднять пластиковый пакет с пола, и прошёл в ванную, закрыв за собой дверь и щёлкнув замком.
Через две секунды в комнату ворвался звук струи душа.
Я соскочила с чемодана на кровать и застонала, глядя в потолок.
Почему мы не можем быть друзьями? Жизнь была бы проще, если бы мы были друзьями. Почему я не могу избавиться от этой дурацкой увлечённости?
— Я хочу домой, — ворчала я.
Монтана была огромной ошибкой.
Но я была здесь. Остин смирился с мыслью остаться, и с каждой минутой наши шансы попасть домой в Лос-Анджелес к Рождеству уменьшались.
Пора было извлечь из неловкой ситуации максимум пользы. Я поднялась с кровати и быстро распаковала свой чемодан. Затем, когда выключился душ, я нацарапала записку Остину, что ушла в холл. Он стоял голый по другую сторону двери в ванную. Мне никак бы не удалось скрыть румянец на щеках, когда он выйдет.
Поэтому я выскользнула из номера и пошла в холл. Когда я подошла к стойке, там был новый служащий.
— Здравствуйте. Я просто хотела спросить, могу ли я забронировать место в столовой на сегодняшний ужин?
— Конечно.
Клерк улыбнулся и зарезервировал моё место.
— Спасибо.
Если сочельник был для Остина временем празднования, то я сделаю всё возможное, чтобы эта поездка была приятной. Начиная с ужина.
— Привет, — ответил я на звонок Ченнинга. — Как дела?
— Хорошо. Просто хотел позвонить и убедиться, что ты ещё не отморозил себе яйца.
Я хихикнул.
— Не совсем. Извини, сегодня меня не будет.
Вместо этого, я снова находился в магазин сельскохозяйственных товаров взяв термобелье состоящего из двух кофт с длинными рукавами, перекинутыми через одну руку, пока смотрел на упаковки трусов и носков. Я принял душ, но вчерашняя одежда уже надоела. Я мог прожить в одних джинсах до конца поездки, но я не собирался носить одни и те же гребаные трусы.
Возможно, мне следовало зайти в магазин после похода на заправку за туалетными принадлежностями, но в данный момент я не возражал против нескольких выходов на улицу. Сегодня больше нечего было делать.
— Я заглажу свою вину перед Новым годом, — сказал я Ченнингу.
— Всё в порядке, — сказал он. — У нас с мамой всё хорошо. Она сегодня готовит все мои любимые блюда, потому что чувствует вину за то, что не будет дома на Рождество.
Так было с мамой каждый год. Она проводила весь сочельник на кухне, готовя больше еды, чем мы с Ченнингом могли съесть за всю неделю, не говоря уже об одном дне, только для того, чтобы в Рождество мы не были предоставлены сами себе.
Потом она приходила домой после смены в больнице, и мы ели остатки. Мама не готовила традиционное рождественское жаркое, окорок или индейку. Она сразу переходила к нашим любимым блюдам: домашней лазанье и энчиладе [3] с зелёным чили. Они хорошо разогревались в микроволновой печи.
— Хотел бы я быть там, — сказала я.
— Приходится иметь дело с дивой.
— Она не дива.
Я нахмурился, схватив четыре упаковку из 4 боксеров и пачку черных носков.
— Чувак, все цыпочки, которых тебе приходится защищать, — полные дивы.
— Не Клео.
— Тогда почему она уехала в Монтану на какой-то вычурный отпуск?
— Она просто приехала, чтобы побыть одной.
— Дива.
— Может, хватит называть её дивой? — огрызнулся я. — Она не такая.
— Воу. Извини, — пробормотал он.
— Нет, дело не в тебе, — я вздохнул. — Я на взводе.
Эта поездка, эта близость с Клео сделали меня исключительно сварливым ублюдком.
На заднем плане раздавались щелчки, как будто Ченнинг нажимал на кнопки. Я предположил, что пока мама была на кухне, он играл в видеоигры. Сам я никогда не увлекался этими вещами, но в такие праздники, как этот, я делал исключение и позволял ему обучать меня игре.
— Хотел бы я быть там, — повторил я.
Хотя это было правдой лишь отчасти. Клео была магнетической и очаровательной. Время с ней никогда не пропадало даром, как бы больно мне ни было держать себя в руках.
— Да, — сказал Ченнинг. — По крайней мере, тебе не придётся идти на вечеринку какого-нибудь богатого чувака.
— Правда.
Хиллкресты устраивали необычный праздник в канун
