– А ну вставай, паршивка!
Ирина с недоумением открыла глаза. Она даже не поняла, мужской то был голос или женский. Быстро встала, и, натянув джинсы с футболкой, хотела выйти во двор, но незваный гость, или вернее, гостья, уже вломилась к ней в спальню.
– Вот шлюшка! Заманивает к себе парней, а потом их по башке бьет! Я тебе сейчас сама как следует наподдам!
И растрепанная, явно с перепою бабенка угрожающе двинулась на нее. Ирина не стала дожидаться выполнения угрозы. Быстро подскочив к гостье и морщась от мерзкого перегарного запаха, вывернула ей руку. Благодаря свою спортивную выучку, позволившую справиться с неслабой агрессоршей, выволокла ту во двор. Бабенка визжала и лягалась, пришлось вывернуть ей руку посильнее, и та тяжело шлепнулась на колени, матерясь во все горло. Ирина почему-то тоскливо подумала: если бы с ней рядом был Александр, ничего подобного бы не было.
Пока она раздумывала, что ей делать с буйной посетительницей, во двор решительно зашли управляющий, директриса и молодой парень в милицейской форме.
– Что, Дуська, опять неймется? – голос Аллы Васильевны был ничуть не хуже голоса карающего прокурора.
Увидев вошедших, бабенка вздрогнула и принялась визгливо жаловаться:
– Она моего Петьку чуть не до смерти пришибла!
На что Ирина утешающе пообещала:
– А полезет еще раз, то и до смерти пришибу. Жалеть не стану, не бойтесь. – Ей не хотелось изображать из себя крутую особу, но приходилось.
Алексей Михайлович подхватил:
– Правильно, его давно уже надо уму-разуму научить! Может, мне его уже выпороть пора? И тебя заодно?
Дуська немного подумала. Представив эту не слишком приятную процедуру, сменила тон на лебезяще-просительный:
– Ой, не буду больше, не буду!
Молодой лейтенант с досадой сказал:
– Учти, дуреха, если ты еще раз ворвешься в чье-нибудь жилье, то хозяева тебя и прикончить имеют право. И ничего им за это не будет. Закон теперь такой.
Ирина передернулась. Как-то не так она представляла себе свое учительство. С разочарованием спросила:
– И что, теперь всегда так будет?
Начальники дружно кинулись ее утешать, маша рукой милиционеру, чтобы увел со двора эту злосчастную Дуську. Слаженность их движений рассмешила Ирину и она уже с юмором рассказала им о своем ночном приключении.
Почесав в затылке, управляющий сказал:
– Ладно, пойду потолкую с этим любвеобильным Петькой. Слово даю, к вам никто больше не полезет.
И ушел, а обеспокоенная директриса предложила:
– Может тебе у меня пожить? Места хватит, у нас у всех интеллигентов в селе коттеджи одинаковые, построенные при советской власти по типовому проекту.
Ирина отказалась. Она сюда не для того приехала, чтоб по чужим хатам скитаться. Немного посетовав на местные нравы, директриса ушла, а на Ирину почему-то навалилась тоска. Ей захотелось сильного мужского плеча рядом и чувства защищенности. Хоть немного в жизни если не счастья, то хотя бы благополучия. В душе снова возникло что-то, похожее на сожаление, но Ирина быстро заглушила бесполезные мысли.
Вышла в сад, глубоко вдохнула свежий утренний воздух, но прежнего покоя и умиротворения, что возникло у нее по приезде, как не бывало. Видимо, в ее жизни нет места волшебным сказкам.
Начальники свое обещание сдержали и больше к ней никто не приставал, если не считать робких ухаживаний деревенских парней.
Лето кончилось очень быстро. Начались школьные занятия. В селе катастрофически не хватало учителей, и каждый из имеющихся замещал кого-то из отсутствующих. Ирине пришлось вести не только русский и литературу, но и физкультуру, так как она в свое время занималась в разных секциях и могла показать задаваемые упражнения своим ученикам, музыку, поскольку имела музыкальное образование, и даже историю, поскольку преподавать ее больше было просто некому.
Но ей это было по душе, не оставалось время на уныние. Как ни странно, но ей досаждали мысли не об Игоре, с которым она прожила три года, а об Александре, пробывшим с ней каких-то пару дней. Это было необъяснимо, и она все чаще задавалась вопросом, что было бы, если б она осталась? Хотя и без гаданий на ромашке ясно: жила б в подаренной им квартире, ездила на собственной машине и не могла себя уважать, отчаянно жалея, что согласилась на его деловое предложение.
В общем, сейчас у нее все было хорошо. Главное – она ни от кого не зависела. Это внушало уверенность в завтрашнем дне, а именно этого ей всегда не хватало для душевного равновесия.
Из всего учительского коллектива ей по духу ближе всех была директриса. Жила она одна. Ее муж, с которым они приехали в Поречье лет пятнадцать назад, давно сбежал обратно в город, к мамочке, не в состоянии освоить трудную науку ведения собственного хозяйства, а Алла Васильевна осталась, не захотев обитать в одной квартире со свекровью.
Ее связывали непростые отношения со старым холостяком Алексеем Михайловичем. Но сколько она не пыталась, по ее выражению, его окучить, ничего не получалось. Как-то после очередного афронта она горестно пожаловалась Ирине:
– Он осторожный, как заяц! Неужели я столько лет потратила напрасно?
В голосе начальницы звучало такое страдание, что сочувствующая ей всей душой Ирина каверзно предложила:
– А вы его скомпрометируйте!
Алла Васильевна в сердцах вскричала:
– Да как это? Его же не поймаешь!
Хихикая, Ирина посоветовала:
– А как в водевиле. Пригласите его домой и устройте так, чтобы он сел в какую-нибудь гадость типа солидола. И быстренько с него штаны снимайте, конечно, только для того, чтобы солидол отстирать, пока не въелся. А поскольку, снимаючи, вы тоже вымажетесь, то и вам раздеться придется. А в это время пусть из соседок кто-нибудь зайдет. Лучше по-свойски, без стука, чтобы он спрятаться не успел. И все…
Директриса призадумалась и прошептала:
– А что, можно попытаться.
Через неделю вся деревня говорила, что управляющего застали у директрисы в доме голым и что хозяйка тоже была практически безо всего. Поскольку к Алле Васильевне ненароком заглянули самые строгие блюстительницы деревенской морали, то бедному Алексею Михайловичу волей-неволей пришлось жениться.
Ирина гордилась собой, глядя на откровенно сияющую физиономию директрисы. Управляющий тоже несчастным не выглядел. Он хотя и понял, что его примитивно поймали, но был даже доволен, семейная жизнь оказалась куда приятнее, чем он представлял.
Глядя на них, Ирина больше не могла прятаться от своих собственных чувств, с каждым днем все громче и громче заявлявших о сделанной ею катастрофической ошибке.
Если бы не было той одной-единственной, перевернувшей ее представления о чувственной любви ночи, она бы не переживала. Но теперь тело, узнавшее истинное наслаждение, настойчиво требовало повторения, и она с трудом сдерживала свои порывы. Порой до боли хотелось снова упасть в сильные объятия Александра и забыть о том, насколько это ненадежно и скоро кончится.
