— Ты имеешь в виду стейк? — переспросила Аманда, разрезая мясо и подцепляя вилкой первый кусок.
— Да, все вообще, — пожал плечами Доусон. — На вышке я питаюсь в кафетерии с ребятами, а дома один и, как правило, готовлю что-то примитивное.
— А когда выходишь куда-нибудь? В Новом Орлеане полно мест, где можно хорошо поесть.
— Я почти не бываю в городе.
— Даже когда встречаешься с женщинами? — спросила Аманда, продолжая есть.
— Я ни с кем не встречаюсь, — сказал Доусон.
— Совсем?
Доусон начал разрезать стейк.
— Совсем.
— Почему?
Доусон почувствовал на себе изучающий, выжидающий взгляд Аманды, и заерзал на стуле.
— Мне так лучше, — заявил он.
Аманда замерла на полпути, так и не донеся вилку до рта.
— Надеюсь, это не из-за меня?
— Не знаю, что ты хочешь от меня услышать, — ровным голосом проговорил Доусон.
— Не хочешь же ты сказать, что… — начала она.
Но Доусон промолчал, и она предприняла еще одну попытку:
— Ты что, серьезно хочешь сказать, что… что ни с кем не встречался после того, как мы расстались?
Доусон опять промолчал, и Аманда отложила вилку. Она почувствовала, как в ее голосе появляется раздражение.
— По-твоему, это из-за меня… из-за меня твоя жизнь сложилась подобным образом?
— Я опять не понимаю, чего ты от меня хочешь.
— Я тоже не понимаю, как реагировать на твои слова, — сощурилась Аманда.
— Что ты имеешь в виду?
— А то, что из твоих слов можно заключить, будто я причина твоего одиночества. Что… это моя вина. Знаешь, как я после этого себя чувствую?
— Я не имел в виду ничего такого. Просто…
— Понятно, что ты имел в виду, — огрызнулась Аманда. — И вот что я тебе скажу. Мы любили друг друга, но нам не суждено было быть вместе, наши отношения завершились. Но моя жизнь на этом не закончилась. И твоя тоже. — Она прижала ладони к столу. — Неужели ты думаешь, что я уеду отсюда с легким сердцем, зная, что ты остаток своей жизни проведешь в одиночестве из-за меня?
— Я не просил у тебя сочувствия.
— Тогда зачем так говорить?
— Да я, по сути, ничего не сказал, — ответил Доусон. — Кажется, даже не вполне ответил на твой вопрос. Ты сама читаешь в моих словах то, что хочешь.
— Значит, я не права?
Вместо ответа Доусон взялся за нож.
— Тебе, наверное, известна истина: если не хочешь услышать что-то неприятное, не спрашивай об этом.
Доусону всегда удавалось ответить вопросом на вопрос, и она не сдержалась:
— Ну даже если это и так, не во мне дело. Хочешь погубить свою жизнь — пожалуйста. Кто я такая, чтобы учить тебя?
Доусон, к удивлению Аманды, рассмеялся.
— Отрадно видеть, что ты нисколечки не изменилась.
— Изменилась, уж поверь.
— Не кардинально. У тебя до сих пор что на уме, то и на языке. Даже если речь идет о моей загубленной жизни.
— Тебе обязательно нужно это от кого-то услышать.
— Тогда я попытаюсь облегчить твою совесть. Я тоже не изменился и сейчас один, потому что всегда был одиночкой. До нашего знакомства я всеми силами старался держаться подальше от своей полоумной семейки. А когда я обосновался здесь, Так иногда по нескольку дней мог не разговаривать со мной, а уж после твоего отъезда я попал в исправительную колонию Каледония. Оттрубив свой срок, я уехал из города, потому что все меня сторонились. А на буровой я работаю вахтовым методом, что не очень-то располагает к постоянным отношениям — и это, пожалуй, главная причина. Конечно, некоторые пары легко переживают постоянные разлуки, но есть и такие, что не могут так жить. Мне просто удобнее быть одному, и потом, я к этому уже привык.
— Хочешь знать, верю ли я тебе? — обдумав его слова, спросила Аманда.
— Пожалуй, не хочу.
Аманда невольно рассмеялась.
— Можно тогда задать тебе еще одни вопрос? И если не захочешь отвечать, не надо.
— Спрашивай все, что хочешь, — сказал Доусон, положив в рот кусочек стейка.
— Что тогда произошло в ночь аварии? До меня дошли только какие-то отрывки слухов от мамы, но толком я ничего не знаю.
Доусон молча прожевал, прежде чем ответить.
— Да в общем-то нечего рассказывать, — наконец проговорил он. — Так заказал покрышки для «импалы», которую реставрировал, но их по какой-то причине доставили в магазин в Нью-Берне. И я должен был съездить за ними. В этот день прошел дождь, и когда я возвращался обратно, уже стемнело.
Доусон сделал паузу, в очередной раз пытаясь отыскать смысл там, где его нет.
— Мне навстречу шла машина, и парень нажал на газ. А может, это была женщина, не знаю.
Как бы то ни было, а машина выехала мне навстречу перед самым моим носом и мне ничего не оставалось, как резко вывернуть руль. Потом я только помню, как он пролетел мимо меня, а мой пикап наполовину съехал с дороги. Доктора Боннера я заметил, но… — Картина случившегося до сих пор была жива в памяти Доусона, она всегда сопровождала его как некая изощренная пытка. — Все происходило как в замедленной съемке. Я ударил по тормозам, продолжая крутить руль, но дорога и трава были мокрыми, а потом…
Доусон умолк. Аманда дотронулась до его руки.
— Это был несчастный случай, — прошептала она.
Доусон по-прежнему молчал. Но вот он двинул ногой, нарушив тишину, и Аманда смогла задать вопрос, который напрашивался сам собой:
— Почему тебя посадили, если ты не пил за рулем и не превышал скорости?
Доусон пожал плечами, и тогда Аманда поняла, что сама уже знает ответ. Ей все стало ясно.
— Мне жаль, — проговорила она, хотя эти слова не могли передать и малой части того, что она чувствовала.
— Меня не нужно жалеть, — сказал Доусон. — В этой ситуации сочувствия заслуживает семья доктора Боннера. Из-за меня он не вернулся домой. Из-за меня его дети выросли сиротами, а его жена осталась вдовой.
— Ну, этого ты не знаешь, — возразила Аманда. — Может быть, она снова вышла замуж.
— Не вышла, — сказал Доусон. И прежде чем Аманда поинтересовалась, откуда ему это известно, Доусон снова принялся за еду. — А как ты? — спросил он, так резко закрывая тему, что Аманда даже пожалела о затеянном ею разговоре. — Расскажи, что происходило в твоей жизни с тех пор, как мы последний раз виделись.
— Не знаю даже, с чего начать.
Доусон взял бутылку и подлил вина в бокалы.
— Как колледж?
Аманда сдалась и рассказала Доусону обо всем, правда, поначалу в общих чертах, а он внимательно слушал ее, по ходу задавая вопросы, вытягивая из Аманды все новые и новые подробности. Слова лились словно сами собой. Аманда рассказывала о своих соседках по комнате, о занятиях и преподавателях, вдохновлявших ее. Она призналась, что преподавательская работа разочаровала ее, наверное, потому, что она даже после окончания колледжа долгое время все еще чувствовала себя студенткой. Когда она описывала их знакомство с Фрэнком, то при упоминании его имени почувствовала странные угрызения совести, а потому в дальнейшем больше не повторялась. Она вела речь о своих друзьях, о совершенных ею путешествиях, но в основном о детях, об их характерах, трудностях, с которыми она сталкивалась при воспитании, стараясь, однако, не хвастаться их успехами.
