— Я давно живу одна, с двумя девчонками и мамой. Распространенная женская судьба… И распространили ее наши мужчины. С огромным успехом и немалым удовольствием.
Вскоре Надежда Сергеевна с мужем разошлась. И перенесла все свои душевные силы и любовь на детей из своих классов.
За Ниной после уроков приходили бабушка с Женькой. Надежда Сергеевна всегда вылетала вниз, в раздевалку, или во двор и подхватывала Женьку на руки. Женька смеялась.
Нина смотрела на учительницу и начинала смутно догадываться, что этой юной красивой женщине многого недостает в жизни. Прежде всего — своего ребенка.
Надежда Сергеевна прижимала к себе хохочущую и болтающую ногами Женьку и шептала ей на ухо что-то ласковое.
— А что тебе говорит Надежда Сергеевна? — как-то спросила Нина у сестры.
Она нисколько не ревновала, даже наоборот, гордилась и радовалась, что учительница так любит ее сестру. Просто ей хотелось знать.
— Детка маленькая, такая детка маленькая, — сообщила Женька.
— И все? — разочарованно протянула Нина.
Она не подозревала о том, что Тамара Дмитриевна еще в самом начале учебы дочери была озадачена и расстроена ее оценками. Вроде бы девочка старательная, читать начала еще в пять лет, а приносит одни тройки. И сама очень от этого переживает. Тамара Дмитриевна поделилась своими огорчениями с бабушкой Олега Митрошина, тоже постоянно приходившей за внуком в школу.
— А вы подарки Надежде Сергеевне делаете? — спросила бабушка.
Наивная Тамара Дмитриевна растерялась:
— Нет…
Бабушка Олега засмеялась:
— А вы делайте! Можно даже не слишком дорогие. Главное — внимание к учителю!
Переломив себя, Тамара Дмитриевна стала покупать конфеты, духи, сувениры… И неумело, неловко вручать их учительнице. Научила делать то же самое и свою мать. Юлия Ивановна тоже неприятно удивилась, но на что не пойдешь ради любимой внучки!
И гордая собой, радостная Нина начала приносить из школы пятерки и четверки.
Когда она освоилась с дорогой и начала сама бегать в школу и из школы, за ней тотчас стал таскаться Борька. Сначала он шагал рядом молча, а потом вдруг однажды попросил у Нины ее ранец.
— Зачем это? — подозрительно спросила она.
— А затем… — пробурчал Борька. — Неотесанная ты! Мужчина должен носить тяжести, а не женщина.
Нина осмотрела его с великим сомнением:
— Мужчина? Ну ладно… Держи! Сам напросился! — и бросила ему свой ранец.
Потом Борька начал часто наведываться во двор, где Нина гуляла с сестрой.
— Привет, Шурупыч! — орал он. — Дай мне побегать с Женькой!
И Женька, уже хорошо его знающая, сразу с пронзительным смехом и визгом бросалась от него. А он несся вдогонку.
Нина смотрела на них и думала, что почему-то многим нужна именно ее сестра…
На уроках Борька, по-прежнему сидящий рядом, слишком часто брался расплетать и заплетать Нинины косы. Она не обращала внимания. В глубине души, едва просыпающейся и до конца еще себя не осознающей, оживали приятные ощущения от прикосновений Борькиных рук. Иногда он, дурачась, опутывал косами свою шею, шутовски вытаращивал глаза и стонал:
— Задыхаюсь… Спасите!..
— Борис, тебе здесь не парикмахерская, а класс! — строго замечала Надежда Сергеевна.
— Пардон, — рассеянно бросал он и продолжал свое увлекательное занятие.
В старших классах Надежда Сергеевна заворожила подрастающих детей полностью. Она была смела в оценках и не стеснялась обратить их внимание на некоторые скользкие детали.
— А как вы думаете, почему Фамусов так точно знает, когда должна родить вдова? Не причастен ли он к этим родам?
И класс, догадываясь о причине, одновременно смущался и взирал восторженно и благодарно. Подобные намеки и сальности всегда подкупают и пленяют неопытные сердца, и учительница это очень хорошо знала. Она играла подобными откровениями, превратив их в метод влияния на классы. Физиология с ее сомнительными тайнами была и остается грязным, но могучим орудием власти в руках изворотливых людей.
Нину Надежда Сергеевна обожала, потому что та всегда писала хорошие сочинения и вообще любила литературу.
— Неземная девочка, — часто повторяла она, глядя на Нину и ласково прикасаясь к ее косам.
И ее прикосновения сильно отличались от Борькиных, хотя у обоих казались добрыми. В чем их разница, Нина пока объяснить себе не умела.
Звать ее неземной девочкой Надежда Сергеевна стала после одного случая.
Толстенькая Маргаритка Комарова за одно лето так раздобрела, что ее даже с трудом узнали в сентябре. Это было в пятом классе. Мальчишки, потешаясь, издевательски вытаращили глаза. Девочки презрительно повели плечиками, особенно проворная Марьяшка-худоба постаралась ярко выразить и всем показать свой непередаваемый, неподдельный, прямо-таки фантастический ужас.
Бедная Маргаритка покраснела, пугливо заморгала, стушевалась и робко стала пробираться к своему столу.
— Комариха! — заорал на весь класс Борька. — Ты что, у нас Е, да?
Он сказал одну только букву «Е», но весь класс все понял и дружно загоготал. И тогда Нина подошла к нему и снова, как когда-то в первом классе, вцепилась в его роскошные вихры. И больно потянула к полу. Борис перекосился от боли.
— Шурупыч, отпусти!
Руками он пытался отбиться от нее, но боль мешала сделать это по-настоящему, в полную силу. Закадычный Борькин друг Ленька метнулся на выручку, но Филипп Беляникин и Олег Митрошин разом мгновенно перегородили ему путь-дорогу. Нина знала, что они в нее влюблены.
Маргаритка смотрела на Нину преданными благодарными глазами. И тут вошла Надежда Сергеевна.
— Что у вас здесь происходит? — строго спросила она. — Нина, отпусти его!
— А он! — исступленно закричала Рита и подлетела к учительнице. — А он, знаете, он меня одной буквой обозвал!
— Буквой обозвал?! — закричал Ленька. — Но ведь человека нельзя обозвать одной буквой! Дура ты! Надо, как минимум, три.
Надежда Сергеевна вздохнула:
— Нина, да отпусти же его!
— Ни за что! — пыхтя от усердия, сказала Нина. — Пусть сначала извинится! Он назвал ее еврейкой! Он антисемит! Это позор!
И весь класс дружно застыл от изумления. Борька имел в виду совсем другое, матерное слово. И все всё поняли, кроме Нины.
— Комариха, прости! — провыл Борька. — А ты, Шурупыч, по жизни дура неотесанная! Вечно ты со своими шурупами! Я совсем не то имел в виду… Другое слово на «е»…
— Борис, какая гадость! — поморщилась Надежда Сергеевна и погладила Нину по голове. — Отпусти его, неземная ты девочка…
