— Борис, какая гадость! — поморщилась Надежда Сергеевна и погладила Нину по голове. — Отпусти его, неземная ты девочка…
Так и повелось.
Насчет слова Нина выяснила все позже. Точнее, ее моментально просветила все та же ушлая и пронырливая Марьяшка. Со временем история с буквой почти забылась, а прозвище осталось.
— Ты мата не знаешь! — хохотал Борька.
Увидев на заборе английское слово fuck, Нина тоже очень удивилась:
— Что это за «фук»?
Шагающий рядом Борис опять расхохотался:
— Неотесанная!
— У вас изумительная дочка! — говорила учительница Тамаре Дмитриевне и вздыхала. Своих детей у нее все еще не было.
Борька продолжал на уроках задумчиво переплетать Нинины косы.
— Борис! — сердилась Надежда Сергеевна.
— Пардон… — отрешенно отзывался он, целиком погруженный в свое занятие.
На литературе в старших классах Борис начал все чаще и чаще устраивать небольшие провокации. Нина удивлялась.
Как-то Надежда Сергеевна, обожавшая Пушкина, сказала, что ориентироваться надо на золотой век русской поэзии — вот тогда никто ляпов и ошибок в версификации не допускал, все было строго выверено. Вершина, классика!
— Но тогда писал не только Пушкин, но и, скажем, Барков, — лениво заметил Борька.
— Ну да… И что же из этого? — тотчас нахмурилась Надежда. — Барков — непрограммный материал!
— Боб, расскажи о не программе! — тотчас влез Ленька.
Борис ухмыльнулся:
— К столу не выйти? Я лучше с места. Ну да, непрограммный Барков… Ха! Отметим: у него есть неточности в рифме? Нет! Да, писал он матерщиной и про вещи соответствующие, но при этом хоть раз ошибся по части ритма и рифмы? Ни разу! Вот тебе и вот… Значит, в точности подходит и соответствует вашему определению золотого века русской поэзии. И вы, как литератор, должны были ответить нам, а не шугаться от ужаса в кусты!
Нина усиленно задергала Бориса за рукав. Надежда Сергеевна стояла вся красная и кусала губы.
В другой раз она предложила классу подготовить обозрения по литературным журналам.
— Выберите каждый что хочет: «Новый мир», «Юность», «Наш современник», «Октябрь»…
— А можно «Колобок»? — спросил Борис. Естественно, поднялся хохот. Нина вновь сердито потянула Борьку за рукав.
— Надежда Сергеевна, а пусть Борис возьмет что хочет! Ну, к примеру, тот же «Колобок», «Мурзилку» и «Веселые картинки», и подготовит обозрение «Современные журналы для детей»!
— Опять ты со своими шурупами… — проворчал Борис.
Ему нравилось всячески дразнить и раздражать учительницу. Он стал упорно заявляться в класс в куртке, а Надежда Сергеевна его каждый раз за это ругала. В ответ он тотчас послушно сбрасывал куртку. И опять на следующий день являлся в ней.
Когда он в очередной раз вызывающе вплыл в класс в верхней одежде, Надежда озверела:
— Борис, сколько можно повторять одно и то же! Ты опять в куртке!
Он встал у дверей класса и начал молча деловито снимать куртку.
— Ну вот, так постоянно! И мы все изо дня в день любуемся, как Акселевич раздевается! Прямо-таки стриптиз в классе!
Борис хмыкнул.
— Стриптиз? А музыки нет! — Он подмигнул приятелям.
И те сразу, охотно и дружно, загудели, замурлыкали, запели свадебный марш Мендельсона. Марианна злобно захохотала, Маргаритка потупила глазки, неподвижная Дуся смотрела в упор. Нина ничего не поняла. Но Надежда Сергеевна почему-то залилась отчаянным румянцем и стала не в меру злобной…
Первая неясность в отношениях с любимой учительницей у Нины возникла в девятом классе, когда проходили лирику Лермонтова.
Нина прочитала стихотворение «Благодарность» и задумалась.
За все, за все тебя благодарю я:
За тайные мучения страстей,
За горечь слез, отраву поцелуя,
За месть врагов и клевету друзей,
За жар души, растраченный в пустыне,
За все, чем я обманут в жизни был…
Устрой лишь так, чтобы тебя отныне
Недолго я еще благодарил.
— А кому посвящено стихотворение? — спросила она на уроке. — Кого поэт благодарит?
Надежда Сергеевна чуточку смутилась:
— А как ты сама думаешь?
— Ну… Любимой женщине, наверное, — пробормотала Нина.
— Вот тебе и вот! — хмыкнул Борька и потянулся к ее косам. — Неотесанная!
— Отстань! — отмахнулась Нина. — После девятилетки в парикмахерский техникум пойдешь?
— Тебя не спрошу! — огрызнулся Борис и испытующе, иезуитски уставился на литераторшу. — Так как же, Надежда Сергеевна? Вопрос можно? Насчет посвящения? А то ведь Нинка не отстанет от вас со своими шурупами…
Нина смутно давно чувствовала, что Акселевич пережил в себе, переварил раннее чувство благоговения и признательности к первой учительнице. Оно у него растворилось, бесследно растаяло по каким-то причинам, неизвестным Нине, но весомым, серьезным. Это она тоже чувствовала. Точно так же начали посмеиваться над Надеждой Сергеевной вслед за Борисом Филипп, Ленька и Олег. А Марьяшка, так та в открытую заявляла:
— У меня эта пафосность и выспренность Надеждиных речей прямо вот здесь сидит! А все потому, что ложь нельзя сказать просто: она всегда требует громких слов. — И Марианна выразительно упирала палец в свои ребра справа, очевидно намекая на печень.
Дети выросли, стали другими, перестали реагировать на эмоциональность, вдохновение и фривольности. Они их больше не подкупали. Детям хотелось чего-то иного, но четко сформулировать и выразить свои желания они пока не умели.
Только Нина никакого внимания на изменения не обращала. Она по-прежнему любила свою учительницу.
Однако от ее вопроса Надежда Сергеевна явно замялась и ответила довольно неохотно:
— К женщине это как-то не подходит… Тебе не кажется?
— Не знаю… Ну да, наверное… А к кому подходит?
Мальчишки наблюдали за Надеждой Сергеевной откровенно насмешливо.
— Видишь ли… — мялась та. — Это благодарность жизни…
— Жизни? — удивилась Нина. — За обманы и предательство? Я не понимаю…
— И не поймешь никогда после таких объяснений! Даже не волновайся! Врать плохо, а плохо врать — ишшо хуже! — издевательски произнес Борька. — Что вы все крутитесь вокруг да около, Надежда Сергеевна? Скажите хоть один раз в жизни правду!
— Акселевич! — в гневе крикнула покрасневшая учительница и ударила ладонью о стол.
— Борис! — умоляюще прошептала Нина и, волнуясь, больно дернула себя за косу. — Перестань! Замолчи! Не надо!
— Ха! Ни слова в простоте не скажет! — юродствовал Борька. — Или вы так боитесь этого слова «Бог»? А впрочем, вам ли его не бояться… Не можете произнести Его имя всуе? А ведь именно Его одного и нужно благодарить за все! И бояться тоже.
