После ухода Кики она заперла дверь своей комнаты и начала рвать на мелкие кусочки оставшиеся фотографии.
Пожалела только одну — из тех, где она целуется с Бето у дерева.
Она спрятала ее в фотоальбом «Мадонна», поставила альбом на полку и, подойдя к зеркалу, стала медленно перед ним раздеваться.
Стриптиз перед зеркалом возбуждал ее с тринадцати лет.
Она подмигнула своему нагому отражению:
— Лили, какая ты дрянь… Но до чего же красивая…
Джоана сидела у постели Марисабель и гладила ее по голове. Словно наверстывала годы и годы, когда ее рука была разлучена с волосами дочери.
Сколько раз она пыталась вызвать в сознании образ девочки. Долгие годы она заглядывалась на чужих дочерей, выискивая самые красивые лица. Переходя от возраста к возрасту, она выбирала в этой взрослеющей череде чужих детей лицо для своей дочери. Но даже самые красивые девушки, на которых она заглядывалась в последние годы, уступали в красоте ее Марисабель.
Бедная…
Случайный звонок Джоаны из маленького бразильского города был как нельзя кстати: Марианна попросила ее тут же приехать. Ничего особенного, но ее присутствие было бы полезным для выздоровления Марисабель. Врач уложил ее. У нее был нервный срыв.
— Джоана, дорогая моя, не волнуйся, — успокаивала ее по телефону Марианна. — Разве мы не были молоды, разве мы не любили?
— Это связано с Бето?
— Думаю, да. Хотя есть и другие… специи. Приедешь, сама убедишься, ничего особенного не произошло.
Марисабель встретила ее с большой радостью, хотя эта радость после курса успокоительных препаратов была тихой: усталая улыбка и широко открытые глаза дочери растрогали Джоану, она всплакнула.
Джоана рассказала Марисабель о Бразилии, о карнавале в Рио, который они, к счастью, еще застали по приезде, о путешествии на Амазонку.
Карлос остался, через два дня в Рио открывается симпозиум по инфекционным заболеваниям, он должен повидать на нем коллег, с которыми работал в джунглях Малайзии.
В изножье постели Марисабель сидела большая карнавальная кукла, подарок Джоаны, — стройная мулатка в одеянии из пестрых птичьих перьев.
Домашний доктор порекомендовал семье пригласить психиатра, который, беседуя с Марисабель, установил с ней хороший контакт и вместе с ней «вышел» на причину ее срыва.
Кевин Смит, спокойный высокий американец, женатый одно время на мексиканке и осевший в Мексике, объяснил: какими бы ни были ее переживания и подозрения, нельзя допускать их в святая святых своей личности — в свое «я», в котором сконцентрированы треволнения многих ее предков и которое отчасти должно перейти к ее потомкам. Так надо ли множить их?
Если теория белокурого красавца Кевина Смита и могла кому-то показаться странной, то нельзя было отказать ему в деликатном профессиональном общении с пациенткой.
О беседах с Кевином Смитом и рассказывала Джоане Марисабель.
А Джоана вспомнила и рассказала ей, как однажды в бойскаутском лагере (ей было тогда лет четырнадцать) она подслушала разговор двух старших девочек. Джоана лежала в спальном мешке в палатке и не могла уснуть. Дело было ночью, девочки сидели на краю речного откоса рядом с палаткой и беседовали… Джоана решила, что о любви, о первом… грехопадении.
«Неужели это однажды случится?»— сказала одна. «Обязательно случится! — сказала другая. — Как же иначе, все через это проходят». — «Это больно?» — «Говорят, что это чудесно». — «Я хотела бы, чтобы с нами это случилось одновременно». — «И я», — ответила подруга.
Джоана искоса следила за реакцией дочери. Та удивленно слушала ее, взволнованно дышала, стыдливый румянец появился на ее щеках.
— Видишь ли, они говорили… о смерти.
Марисабель широко открыла глаза и вскрикнула.
— Понимаешь, девочка, я до сих пор себя укоряю… Заподозрила их в том, о чем они не думали. Навязала им свои мысли.
Марисабель села и, потянувшись к Джоане, крепко ее обняла.
— Мамочка, и я себя укоряю…
Когда позвонила Лили и, назвавшись, попросила позвать Бето, первым побуждением Марианны было сказать, что его нет дома. Но тут же она переменила решение: вряд ли она этим поможет сыну.
Случай не смертельный. Бето должен сам найти выход. Пусть накапливает жизненный опыт, учится принимать решение.
— Бето, тебя просит к телефону Лили.
— Скажи, что я занят…
Марианна еле сдержала улыбку.
— Я сама хотела сказать ей, что тебя нет дома, но ведь она… настойчивая.
— Мне не хочется ее видеть. Мне кажется, что она…
Он осекся, ничего больше не сказал и, насупив брови, отправился к телефону.
— Слушаю тебя, Лили.
— Бето, дорогой, что же ты мне не звонишь, я так благодарна тебе за нашу прогулку! До сих пор не могу забыть… Ты сам знаешь, что…
— Прости, Лили, но я не хотел бы вспоминать об этом… Никогда.
— Но почему, глупый? Было так хорошо…
— Может быть… На секунду, другую… Все это скверно!
— Боже мой, Бето! Два человека гуляют, им хорошо, они обнимаются и целуются… Что в этом скверного?
— Не знаю… Я хочу тебе сказать напрямую…
Лили поняла, что за этим последует. Марисабель — он изменил ей! Ах, ах! Впору вешаться! Несчастная жертва обмана!..
Лили решила выиграть время:
— Бето, если ты хочешь со мной объясниться, то лучше это сделать не по телефону.
— Да, но…
— Если ты мужчина, скажи то, что ты хочешь сказать, глядя мне в глаза.
— Мне не хотелось бы…
— Бето, что происходит? Я лишила тебя девственности? Совершила что-то предосудительное?
— Нет, Лили, но эта ситуация заставляет страдать других. Не я искал встречи…
— Позволь, не хочешь ли ты сказать, что наше свидание произошло вопреки твоему желанию?
— Совсем нет, но я не хотел бы…
— Вот и объяснимся при встрече.
— Ну, хорошо, хорошо…
— В кафе «Фламинго», завтра в двенадцать, тебя устраивает?
— Согласен…
Марианну беспокоило безволие Бето. Откуда эта мягкость, покладистость у парня, выросшего в бедном квартале, среди стольких житейских тягот?
Конечно, это благодушие подкупает, таких людей мало и они пример для многих, но зачастую судьба делает из них и мучеников…
Марианна поймала себя на том, что как бы ставит это в упрек Чоле, и устыдилась.
Именно теперь она поняла, насколько самоотверженным было участие Чоле в судьбе ее сына.
Честная простая женщина — она оградила мальчика от злых ударов судьбы так, как не сделала бы этого, возможно, по отношению к своему собственному ребенку сама Марианна.
