– О да!
– Так вот, кроме нас с тобой, об этом никому не известно. Мисс – человек весьма замкнутый, то есть я хочу сказать, на студии никто даже не догадывается о ее романе с… покойным, а его друзья – люди безалаберные, и считают… считали, – вздохнул Стив, – эти отношения очередной интрижкой восходящей звезды… Ты должна молчать, кто бы и о чем тебя ни стал спрашивать. Завтра сюда могут приехать и полиция, и репортеры. Правда, я надеюсь, что Мэт не был так глуп, чтобы оставить им что-то… К тому же официально – его дом в Лейквуде, и я использую все возможности, но… все может быть. Поэтому, Жаклин, ни слова. А теперь иди домой и отдохни. Я сам посижу с ней до утра. – Почти отеческим жестом он прикрыл полами халатика маленькие, тугие, как яблочки-дичок, грудки и усмехнулся.
– Спокойной ночи.
Проводив Жаклин, Стив уселся в то самое кресло у окна, где всего несколько часов назад Пат так горячо мечтала о новой жизни.
Старая жизнь для нее действительно кончилась.
* * *
После морфия Пат проснулась поздно, когда после вчерашнего снегопада над городом неожиданно засияло красное зимнее солнце.
Стив к тому времени уже успел несколько раз сварить себе кофе и даже позвонить в ближайший китайский ресторанчик, чтобы принесли еду. А на студии он еще со вчерашнего вечера оставил себе первую половину дня свободной.
Минут за десять до того, как, по его расчету, девушка должна была открыть глаза, Стив сел на край постели у нее в ногах. Никакого одиночества, по крайней мере, первые несколько дней!
– Это я, Пат. Как тебе будет лучше: чтобы говорил я или говорила ты?
– Наверное, ты.
– Хорошо. Не знаю, будет ли тебе от этого легче, но ты должна знать, что это не просто авария или несчастный случай. Мне надо было давно поговорить с тобой об этом, но вот опоздал… Пойми, Мэт уже давно находился в том состоянии, когда жизнь и смерть практически равнозначны. Встреча с тобой продлила ему жизнь, но спасти его – было не в твоих силах. Ребенком таких, как Мэтью, не удержать, и даже вряд ли ему было от этого легче умереть.
– Но почему… почему он не сказал мне? – Под глазами у Пат лежали синие круги, и голубоватые губы едва шевелились.
– Что он мог сказать тебе, малышка? Да и зачем? Словом, ты должна по-настоящему понять, что никто не виноват, а Мэт поступил как настоящий мужчина, у которого хватило сил сделать осознанный выбор.
– Но что теперь будет с… ребенком?
– Будет то, что будет. А теперь соберись и заставь себя встать. Сейчас мы немного подкрепимся, и ты поедешь на работу.
– Что!? – Пат даже приподнялась на подушках.
– Ты поедешь на работу. Со мной. Ты ужасно выглядишь, но всем известно, что ты вчера заболела, а потому твой вид не имеет никакого отношения к гибели подававшего надежды певца.
«Подававшего» – больно резануло по сердцу. Уже только подававшего…
– Работы сегодня много, и ты будешь работать. Ссылайся на грипп, на головную боль, хоть на чуму, но только не на смерть Вирца и не на свою беременность.
Стив почти силой заставил Пат съесть пару бутербродов с икрой и выпить рюмку коньяку. Потом сам внимательно проследил за тем, как она сделала макияж, который можно было назвать гримом, ибо Пат пришлось наложить на лицо толстый слой тонального крема и пудры.
– А теперь надень что-нибудь поярче – завтра все-таки Рождество. – Стив понимал, что поступает жестоко, что это настоящий садизм, но иного выхода он не видел.
В машине Пат села на заднее сиденье и замолчала, уткнув лоб в спинку переднего. В салоне повисла душная тишина; Стив специально ехал кругами, чтобы дать девушке время взять себя в руки. И наконец, у самого телецентра она подняла голову и глухо сказала:
– Расскажи мне, как это произошло. И не говори, что не знаешь.
Стив остановил «форд». Он действительно знал больше, чем кто-либо. Вчера вечером, услышав об аварии, он срочно связался с музыкальным каналом Голландии, те, в свою очередь, тряхнули журналистов, а уж последние имели сведения непосредственно из полиции. Подробности были ужасны. У Мэтью была пробита голова и разможжен таз. Он умер в мучениях только через семь с половиной часов. Стив твердо решил, что этих подробностей Пат не узнает никогда.
– Это случилось утром, в то самое время, когда человек, проведший бессонную ночь, обычно теряет остроту восприятия. Особенно на дороге. Особенно, если дорога только что подмерзла… Но вчера утром участок трассы Цайст – Амерсфорт был практически пуст. Полицейские говорят, что у них сложилось впечатление, будто он просто заснул… Или намеренно выпустил руль. Машину развернуло и ударило об ограждение противоположной полосы. Он вылетел на расстояние около десяти метров, такой силы был удар. Ведь гнал он под сотню миль.
– Он… сразу… – Пат замялась, и Стив понял, что она не может выговорить слово «умер». О, Господи, но этого все равно не скроешь!
– Нет. Его отвезли в ближайший госпиталь, Утрехте. Но он был в глубокой коме до самого конца, солгал Стив.
И снова молчание. Шерфорд терпеливо ждал.
– Его привезут сюда?
– Нет, Патти. Туда уже вылетели его родители, они хотят похоронить Мэта в Кюсснахте, откуда родом был их прапра и так далее.
– Кюсснахт. – Пат словно пробовала слово на вкус, привыкая к нему. – Где это?
– В Швейцарии. Очень красивое место между двумя озерами, у подножья горы Риги. Там неподалеку сохранился древний францисканский монастырь.
«…в игрушечном городке у подножья гор…» – эхом отдались в памяти Пат пророческие строчки одного из писем. Он хотел быть там с нею, а теперь будет один.
Телецентр встретил их предпраздничной суетой и шумом. Как всегда, в последний момент что-то менялось, что-то откладывалось, кто-то в изнеможении пил в диких количествах кофе, работая с шести утра, а кто-то уже валялся в монтировочной пьяный в стельку. Шерфорда мгновенно стали буквально рвать на части, и он только успел махнуть Пат рукой. А Кейт, закуривая неведомо какую по счету сигарету, только мельком окинула Пат взглядом и пробурчала, что в таком виде на работу не стоит и ходить – перед камерой ее все равно придется заменять. И девушка уползла к себе заниматься какой-нибудь формальной работой, вроде написания стандартных ответов на письма телезрителей. На канале существовало шесть-восемь шаблонов, которые, в принципе, годились на все случаи жизни.
Пат, к своему удивлению, не чувствовала ни горя, ни тоски, ни боли – она сама стала пустотой в пустом бессмысленном мире. Даже мысль о ребенке не могла вывести ее из этого бесцветного равнодушия.
Проработав до вечера, она отказалась от всех приглашений и вышла во вспыхивающие рождественскими огнями сумерки. Пат начисто забыла, что приехала сегодня на машине Стива, и долго искала свою. Но и отсутствие «сааба» ее не удивило, она с тем же безразличием взяла такси, недоумевая, почему едет все-таки домой, а не в любое другое место.
