— Почему? — спросила Вика.
— Догадайся с трех попыток. — Лёка вздохнула.
И в эту минуту тихо замурлыкал телефон. С гримасой отвращения Лёка сняла трубку и буркнула:
— Слушаю!
И услышала совсем не того, кого ожидала, потому что ее лицо менялось так, как меняется лицо человека, узнавшего, что вчерашние анализы на СПИД болезни не подтвердили.
Вика отвела взгляд. На Лёку было просто невозможно смотреть — ее счастье слишком откровенно, неприкрыто, ярко вырывалось на волю, бросалось в глаза очень резко, даже больно… Точно такой же она становилась, когда вместе с Кириллом ехала куда-нибудь, вцепившись в его руку, переполненная разноцветной радостью, ненормально-отсутствующая и забывшая обо всем. Лучший доносчик на саму себя…
Лёка повесила трубку.
— Приедет? — спросила Вика.
Лёка кивнула, вся затопленная ожиданием.
И Вика подумала, что этой девочке трудно перейти полностью на нелегальное положение. С ней этот номер не пройдет ни под каким видом. На этой ясной, чисто умытой, детской мордахе написано все до каждой буковки, ясно все до последней строчки, высветлены все ее тайны до мельчайших подробностей… Она не умеет ничего скрывать. Хотя пора этому учиться.
— Витка, ты считаешь, как и все остальные, что я злая змея-разлучница? А ведь они просто уже очень давно не имеют никаких прикроватных отношений… Только «да, любимая, да» и «нет, любимая, нет»… У него разваливается уже второй брак. Старшая дочь уехала… Вторая еще маленькая…
— Он сам тебе об этом рассказал?
— Ну, немного, — уклончиво ответила Лёка. — Больше я догадалась… По разным словам и недомолвкам. Так что ты ничего такого не думай, семьи и любви там нет и никогда и не было. Это я тебе точно говорю.
Вика задумчиво глянула на Лёку. Странная эта новая подружка…
Но Виктория многое оправдывала любовью, которая у нее в жизни оказалась неудачной. Понимала, что ею извинять нельзя, это не аргумент, не доказательство для адвоката, однако ничего с собой поделать не могла. Она ясно видела — рыженькая девочка любит. А остальное… Только иногда силу приобретает именно это остальное.
— Знаешь, что такое любовь? — внезапно пустилась Лёка в новые словоизлияния. — Вот бывает, у тебя с кем-то в постели все тип-топ, как нельзя лучше… Оба двое отлично понимают язык жестов, прикосновений и поцелуев. Безмолвный язык. А вот поболтать друг с другом… Даже не тянет! Иногда даже начинаешь безрадостно подозревать, что мы вообще еще не научились говорить. И у нас просто натуральный обмен ничего не значащими пустыми словами, скорлупками от слов, суть которых давно выскоблили и вытрясли другие. Безмятежное перекидывание фразами…
Виктория внимательно слушала. Лёка уже приметила, что ее новая знакомая хорошо умеет слушать и часто впадает в задумчивость.
— Тогда кажется, мы по жизни выбрали себе тоже одну лишь оболочку — тело… Побоялись настоящей глубины, не захотели ее понять или не сумели… И неизвестно почему, но оба упорно избегаем главного — прислушаться к собственной душе. С ней у нас никак не находится общего языка. Да мы его и не искали… — Лёка вздохнула. — Долгое время нам обоим кажется, будто мы прекрасно обходимся взаимопониманием в постели. Но и оно в конце концов тоже начинает понемногу приедаться, не оставляя ничего взамен… И даже опытные и предусмотрительные мужики в таких ситуациях не учитывают, что их красавицам вдруг может понадобиться общнуться с кем-нибудь другим. Первым делом просто поговорить — и ни шага больше… А уж потом… Но это плохой вариант. С самого начала. Там ничего нет, кроме обещалок. У нас с Кириллом сразу сложилось иначе…
Лёка замолчала, вспоминая и проверяя себя: а не обманывает ли она сейчас себя?.. Так ли все было?..
— Я пойду, — улыбнулась Вика и встала. — Ты мне позвони. Сходим куда-нибудь…
— Подожди! — завопила вдруг Лёка и вцепилась в Викторию. — Он приедет еще не скоро, вечером… Посиди!.. Я ведь тебе еще не успела спеть…
— А ты поешь? — удивилась Вика и вновь уселась на табуретку.
— Это самое главное в моей жизни! — торжественно заявила Лёка.
— А разве…
— Да, в том-то вся и беда! — сокрушенно покачала головой Лёка. — Я никак не могу их соединить — Кирилла и музыку!
— А может, их и не стоит соединять? — осторожно спросила Виктория. — Пусть себе живут по отдельности!
Лёка взглянула на нее удивленно.
— Это все равно что разделить детей и родителей… А вообще я хочу петь в ансамбле. Солисткой. Знаешь, мне иногда представляется такая картинка: будто я стою перед небольшим очень красивым зданием. Такой особняк с башенками и колоннами, как они там по-научному называются… И из него доносятся звуки музыки… Играет замечательный оркестр. Исполняет мой любимый «Венгерский танец» Брамса. И я хочу войти послушать… Но дверь заперта, а в окошке возле нее маячит поганое лицо жирного ухмыляющегося охранника… И я не могу войти в этом дом… Мне почему-то всегда становится очень обидно и больно, если меня куда-то не пускают, тем более туда… Но мне очень нужно открыть именно ту дверь, во что бы то ни стало… По непонятной причине…
— А ты хорошо поешь?
Дурацкий вопрос, подумала Лёка.
— Дуся, ну как отвечать на такое? Скажешь «хорошо», покажешься хвастуньей. Скажешь «плохо» о себе же… Не получится. Да и глупо. Зачем тогда петь, раз понимаешь, что не можешь? А сказать «ничего», значит, ничего не сказать. Просто отработать усредненный вариант.
Вика засмеялась:
— Да, ты права. Ты очень любишь музыку? А почему?
Лёка на мгновение призадумалась.
К музыке в последнее время она привязалась по-настоящему, хотя тяготела и раньше, но неосознанно, по-детски. Она совсем недавно осознала величие и тонкость этого искусства. Именно оно, может быть единственное, доходило до человеческой души по прямой, без всяких преград в виде эрудиции, интеллекта, определенной подготовки.
Музыка творила с ней подлинные чудеса, заставляя порой совершенно забывать об окружающем. Она научила отрешаться и уходить в загадочный, таинственный мир детских грез, фантазий и неведомых прежде чувств. Лёка, наконец, постигла тончайшие музыкальные нюансы, тона и полутона, переливы, перепады настроений и эмоций. Правда, она упорно не видела и не понимала, точнее, упрямо не желала замечать, что именно музыка, пробуждая в ней сентиментальность и чувственность, давно стала для нее могучим и сладострастным орудием, для нее, стремившейся к вожделенной власти над жаждавшими этого душами. Душами, тонко реагирующими на музыку. Наркота… Мнимая незаявленность четко сформулированных желаний.
