Слушая любимых Брамса, Шопена, Верди, Леонкавалло, Свиридова, Шварца, Лёка отключалась от действительности, вычеркивала ее на долгое время. Не хотелось ничего делать, даже двигаться. Только слушать и слушать, и сидеть неподвижно, без остатка исчезая и утопая в звуках. Ее всерьез очаровал иной, незнакомый, неизведанный доселе мир. Увлёкающаяся натура, как говорил Кирилл…
— Потому что музыка, по-моему, имеет самое сильное влияние на человека, — сказала Лёка.
— А тебе нужно это влияние? На себя или на людей?
Лёка вновь вздохнула. Похоже, она хочет и пробует завоевать этот мир именно с помощью музыки, угадав ее непревзойденную силу…
— Не знаю, — слукавила Лёка.
Вика промолчала, а после Лёкиного вдохновенного пения по-прежнему задумчиво предложила:
— Давай я договорюсь с одним человеком.
И назвала такую фамилию, что Лёка едва не грохнулась со своей табуретки.
— Откуда ты его знаешь? — прошептала она.
Вика пожала плечами:
— Да я его совсем не знаю! Но со мной в институте, в одной группе, учится девочка, очень добрая и отзывчивая, которая плавает в бассейне вместе с его дочкой. Я думаю, это можно устроить.
Имени таинственной девочки из бассейна Лёка так никогда и не узнала. Но дельце выгорело. С легкой руки Лёкиной новой подруги.
Особая память детства… Ну почему она сохранила именно то, что захотела сама, не спросившись у хозяйки?.. Лёке хотелось запомнить что-нибудь другое. Но этого права ей не предоставили.
Прошлое, завязанное на родном городке и мальчике Гоше, теперь стало далеким, вроде первого пути в школу с огромным букетом гладиолусов, которые оказались размером чуть ли не больше Лёки…
Она стеснялась петь на людях. И радовалась, когда удавалось спрятаться где-нибудь в саду или уединиться в комнате, где никто тебя не видит и не слышит, и вволю напеться. Лёка даже не мечтала стать певицей, потому что понимала — она боится сцены и множества зрительских любопытных недобрых глаз. Она завидовала подругам, которые запросто, никого не стесняясь, отчаянно фальшивя, во всеуслышание распевали «Привет» или «Америка-разлучница…». Это было ужасно, но они не стеснялись. Как бы Лёке так научиться?..
Однажды она случайно выдала себя матери, проговорившись, что хочет петь, а не просто играть на пианинке.
— Ну, так спой мне! — тотчас предложила мать. — Я с удовольствием послушаю.
Лёка стояла посреди комнаты в тяжелой растерянности, вся красная, и комкала край юбки.
— Что же ты? — насмешливо улыбнулась мать. — Если уж не решаешься петь мне, как же собираешься давать концерты на публике?
А Лёка и не собиралась. Только очень хотела… И продолжала петь в одиночку.
Но как-то летом ее подслушал соседский мальчик Гоша, кудрявый, тоненький, напоминающий девочку. И такой же нежный и слабый, как девчонка. Лёка его немного презирала, но виду не показывала.
Сейчас он выглядел, как размякшее на солнце мороженое. От жары или от Лёкиного пения?.. Хорошо бы от второго…
— А я не знал, что ты так здорово поешь, — удивленно протянул Гоша. — Вот, возьми, это тебе!
И сунул Лёке в руку несколько конфет. Это был первый в ее жизни подарок поклонника.
— Спасибо, — кивнула Лёка и осторожно справилась: — А тебе и правда понравилось, как я пою?
— Ты думаешь, я обманываю?! — обиженно воскликнул Гоша.
— Нет, что ты! — торопливо попыталась замазать свою оплошность Лёка. — Просто… понимаешь… мне еще никто никогда не говорил, что я хорошо пою…
— А ты многим пела? — вполне разумно поинтересовался Гоша.
Лёка смутилась.
— Вообще-то нет… — пробормотала она. — Кому мне петь?..
— Тогда пой теперь мне! — великодушно предложил Гоша. — Я буду тебя слушать, сколько надо.
Сколько надо, они не знали. Поэтому Лёка пела Гоше очень много и часто, почти каждый день. Мальчик ее терпеливо слушал, а потом осторожно делал тактичные замечания. Например:
— Ты дышишь как-то очень шумно. По-моему, на сцене так не полагается.
Или:
— Ты словно помогаешь себе рукой. А так никто не делает. Руки должны быть свободными и лишь дополнять песню жестами.
Влюбленный в нее мальчик Гоша стал ее первым учителем пения.
— А я люблю хриплые голоса, — призналась ему Лёка.
— Высоцкого? — предположил Гоша.
— Нет, ты солидно не угадал, я больше слушаю Эллу Фицджералд…
Потом они стали целоваться в кустах. После песен. А потом решились на остальное…
Лёка не знала, как пережил это событие Гоша. Никогда не спрашивала. Но сама почувствовала смутную досаду, темное, внезапно всколыхнувшееся смятение оттого, что ждала совсем другого, необыкновенного… А все оказалось таким дурацким, примитивным и нелепым, что оторопь брала…
Эти подробности не имели ни малейшего отношения к счастью, но непосредственно и неразрывно, интимно-откровенно оказывались все-таки связаны с жизнью, которая в счастье частенько вовсе не нуждается. Она куда острее бедует без материальных подпорок. Все проще и грубее, чем думают глупые семнадцатилетние девочки, отправляющиеся в глухом отчаянии на поиски своей судьбы. За счастьем… Как за спичками или грибами… И даже его нежданно-негаданно подбирающие на асфальте, там, где это абстрактное понятие нечаянно уронили…
Лёку никто никогда не любил. Хотя родители, тетка и даже кратковременные Лёкины любовники были убеждены, что преданы ей и окутали своей верной, искренней и надежной защитой. Чего еще надо? Они любили ее по-своему. Слишком по-своему, на свой лад и манер, как им было удобнее, представляя себе любовь любовью для себя. А любить ради себя — это довольно легко, просто и приятно. Лёке хотелось, чтобы ее любили ради нее…
Лёка быстро догадалась, что у Кирилла есть свои запретные темы. И любые намеки о его семье — художник после рождения второй дочери решил жить с Галиной — приведут к необратимым и страшным последствиям. Она боялась этих последствий. И не хотела его терять. Да, конечно, он вряд ли от нее сейчас бы отказался, но все-таки… Лёка опасалась рисковать. Пусть рискует он! И сильно рискует… Но на то он и мужчина, чтобы быть готовым всегда положить буйну голову на плаху. Лёкино дело — сторона. Он сам пришел…
Казалось, Дольников пришел в этот мир для того, чтобы его везде и всюду обманывали. Продавцы, едва завидев его бородку интеллигента и длинные волосы, тотчас воодушевлялись и вытаскивали из-под прилавков завалявшиеся с прошлого лета салат и петрушку, подержанные сосиски и рваные носки. Кирилл в восторге притаскивал все это Лёке домой, как самые удачные приобретения.
