— Не надо меня бояться, Ариадна, — сказал он под конец. — Я не дам вас в обиду. Помните, что я ваш преданный друг. Обращайтесь ко мне за помощью в любое время. И не сообщайте никому о теме нашей беседы.
На рассвете следующего дня Смуров вышел с Алексеем в море. Близилась зима, на озере появился плавучий лед. Ветра не было, надолго ли, никто не смог бы поручиться; изменчивое, как капризная красавица, озеро затаилось на время, и водная гладь, поблескивая дрейфующими льдинами, дышала полярным величием. Под форштевнем пузырилась жемчужная накипь; катер плавно скользил в холодном безмолвии, нарушая его монотонным гулом моторов; за кормой вздымались буруны от винтов, и ровной дорожкой стелился пенный след. Вересов смотрел вперед, упругий воздух бил ему в лицо, сейчас Алексей казался Смурову неотделимой частью корабля и экипажа, который беззаветно его любил — лидера, командира, просто честного, надежного человека. Таким он был всегда, не изменился ни на йоту, недаром остался для Смурова верным средством спасения, тем, что помогало держаться на плаву.
Корабль проплывал мимо острова Сухо.
— Да, нелегко пришлось батарейцам, — сказал Смуров, глядя на покосившуюся башню маяка, — казалось, она вот-вот упадет. На острове вся земля была изрыта воронками от снарядов, от хозяйственных строений остались разбросанные повсюду обгоревшие головешки. — Знаешь, Вересов, порой я думаю, вспомнит ли кто-нибудь в далеком будущем о том, что здесь происходило, смогут ли люди, не видевшие войны, представить, как горстка полуживых моряков выдерживала натиск во много раз превосходящих сил противника. А может быть, найдутся и такие, кто скажет, что жертвы были напрасны, что ничего этого не нужно было.
— Ну ты сказанул! Кому такое придет в голову? Ты представляешь, что было бы, если бы мы сдали Ленинград? Вся фашистская свора тотчас бы двинулась на Москву — войска, удерживаемые Ленинградским фронтом, который мы снабжаем всем необходимым, ави ация, которой мы продыху не даем, а что стало бы с городом? Он был бы разграблен, осквернен, разрушен. Мы лишились бы мировых ценностей, накопленных веками, ты подумал об этом? Нет, я верю, нас будут помнить.
— Мне нравится твой оптимизм. Признаюсь, если бы не ты, я давно возненавидел бы весь белый свет. Ты романтик, герой, море — твоя стихия, тебя окружают стоящие люди — весь твой экипаж, Воробьев, Настя, Ариадна…
— А Вазген? — с хитрецой спросил Алексей.
— И Вазген, разумеется, — с уклончивой улыбкой признал Смуров. — А мне приходилось общаться с отбросами общества — предателями, доносчиками, трусами, подхалимами, склизкими и омерзительными, как пронырливые жуки; а то, еще хуже, с этакими перевертышами — грязными карьеристами, которые, вобрав в себя все вышеперечисленное, слывут людьми уважаемыми. Нередко они нас поучают и нами командуют. Они толкуют о братстве, а сами ради собственной выгоды готовы продать родную мать. Они твердят о чести и достоинстве, а сами прогнили до мозга костей. Сколько гнусностей они творят! Иногда мне кажется, что миром правят ложь и лицемерие. Когда-нибудь люди докопаются до правды и будут нас осуждать. Ты верно сказал — профессия влияет на человека: нет-нет да и застрянет в голове паршивая мыслишка: «А почему им можно, а мне нельзя?»
— Для того чтобы ответить на этот вопрос, надо прежде всего уважать самого себя, — сказал Алексей.
— Хочешь меня убедить, что нравственность человеку необходима?
— Эк тебя заклинило на философии, да посреди войны. Ты лучше вперед смотри, вдруг заметишь чего. — Алексей посмотрел на серьезное лицо Смурова и улыбнулся. — Ладно, поговорим, раз тебе пришла охота. На мой взгляд, есть начальная схема: в государстве должен быть порядок, а нравственность — первое и основное условие его существования. Безнравственное общество обречено на распад и вымирание — таково мое глубокое убеждение. Я думаю так: если ты любишь свое отечество и хочешь его процветания, спроси в первую очередь с себя.
— Эх, Алеша, мечтатель ты, ей-богу. Я на людей насмотрелся — каждый печется только о собственной шкуре.
— Где это ты насмотрелся? — рассердился Алексей. — Здесь, на Ладоге, что ли? Люди себя не жалеют, гибнут в расцвете молодости и сил. Кто из них не желал бы для себя благополучия? Кто не хотел бы жить, любить, растить детей? Наша молодость пришлась на войну, нам выпала судьба таким образом позаботиться о родине, и это лучший способ почувствовать себя человеком, уважать самого себя. А Ленинград мы отстоим и всю эту гитлеровскую погань сотрем с лица земли! Докопаются до правды, говоришь? Для меня есть одна правда: на мою родину напал враг, и я буду ее защищать, чего бы мне это ни стоило, не оглядываясь на негодяев, какие неизбежны в любом обществе!
— Ладно, ладно, не сердись, — примиряюще сказал Смуров. — Мне просто надо было кое в чем разобраться… Смотри-ка, вон там, на льдине — какая-то темная фигурка, будто ребенок лежит!
— Это тюлень, я их часто вижу.
— Тюлень, здесь?
— Ну да, ладожская нерпа. На, возьми бинокль, посмотри.
— Ух ты, глазищи-то какие — как маслины, голова совсем черная. А усы, а брови! И тоже сердита — мешаем мы ей.
— Еще бы! Жило себе зверье спокойно, не тужило, а тут бомбежки, корабли, винты. До войны на Ладоге судоходства почти не было. Петр Первый из-за нрава ее буйного при казал построить для судов обходные каналы вдоль южного берега. Это нас озеро треплет, не жалует за дерзкое вторжение. Природе не понять наших войн, в войнах она нам не помощник.
Уже через полчаса своенравная стихия подтвердила правоту его слов.
Пошел слепящий снег, задул сильный ветер. Катер по самую рубку зарывался в волны, его раскачивало и периодически сносило с линии дозора, тогда он вновь занимал свое место.
К Алексею подбежал матрос:
— Товарищ командир, радист просит зайти вас в радиорубку.
Алексей прочел радиограмму. Ему было приказано включиться в поиски тендера. Ночью, во время шторма, у тендера заглох мотор, и судно унесло с малой трассы в море. На борту тендера находилась группа эвакуируемых ученых из Ленинграда.
Тендеры появились на Ладоге в 1942 году. В первую блокадную зиму их строили ленинградцы на судостроительных верфях города под бомбежками и обстрелами, умирая с голоду, двигаясь из последних сил. Это были небольшие металлические суда с автомобильным мотором. Тендеры ходили по малой трассе днем и ночью без охранения. Моряки ласково называли их «железными коробочками» и уважительно «товарищ тендер». За ними особенно часто охотились вражеские самолеты, так как защититься морякам практически было нечем. Связи с этими суденышками не было. Все, что мог сделать экипаж в случае бедствия, — жечь фальшфейеры.
