допустил это корыто!
Вздохнув, выхожу понуро. Делать нечего! Протягиваю ключи водителю мачехи. И чувствую, будто отдаю «любимку» на растерзание насильнику.
– Поосторожнее с ней, – прошу здорового вихрастого парня.
– Садись уже, – гневно понукает меня мачеха и добавляет со вздохом. – Глаза б мои тебя не видели.
– Аналогично, – бурчу себе под нос и, взяв сумку, делаю шаг к остановке. Но Альбина хватает меня за руку.
– Перестань хамить! Бегом в машину.
И проследив, как я неохотно сажусь на заднее сиденье, быстро садится за руль.
Закрыв глаза, отворачиваюсь к окну, не желая ни о чем разговаривать.
Тихонько напеваю про себя про Портленд и стараюсь не реагировать на яростные взгляды, которые мачеха изредка бросает в зеркало заднего вида.
– Бабушка Вера в больнице. Отец к ней поехал. Говорят, инсульт.
– Мне все равно, – пожимаю плечами. Не добавляю ни слова. Но и так понятно, как я отношусь к матери отца.
– Вы нас в свои проблемы не впутывайте, – будто наяву слышу Верин голос, когда бабуля – мамина мама- просит забрать меня на время.
– Странный ты человек, – недовольно цедит Альбина. – И как только мой сын на такое клюнул?
Люба
Работа затягивает. Думаю о Тимуре, переживаю, а сама на автомате подбираю одинаковые по размеру и чистоте бриллианты. И словно купаюсь в их сиянии. И лишь когда ко мне в кабинет входит отец, выныриваю в реальность.
– Что-то с бабушкой? – спрашиваю отстраненно.
– Все обошлось, – морщится он. Убирает назад поредевшую шевелюру. – Нина панику развела…
Не продолжаю разговор. Смотрю выжидательно. Обычно отец ко мне не заходит. Хоть мы и работаем в одной компании, но учил меня геммологии Харбинский по поручению Манучарова. Да и сам Тимур объяснял всякие тонкости. Отец же вечно косится и молчит, будто ждет, когда я сваляю дурака. Назову, например, фианиты цирконами.
– Нам нужно поговорить с тобой, Люба, – вздыхает, кряхтя, отец.
– Потом. Мне некогда, – бурчу скороговоркой. Киваю на разложенные кучки камней. – Нужно сегодня закончить и отдать в цех.
– Для кого паве? – настороженно спрашивает отец, направляясь к выходу. Молчу, равнодушно пожимая плечами.
– Понятия не имею, – отрезаю коротко.
Меня не интересует личность заказчика. Есть эскиз, есть техзадание. Сижу и работаю. А когда я вижу, что получается плохо, иду советоваться к Харбинскому. Леонид Иванович заваривает чай. Я приношу плюшки. И внимательно слушаю своего учителя. С ним можно говорить бесконечно об оценке камней. Об их подготовке и облагораживании. Изумруды промасливают в кедровом масле, сапфиры прокаливают в печи, улучшают цвет с помощью диффузии.
Для многих главное – получить идеальный камень. Но чем сильнее вмешательство человека, тем ниже цена. Вот оценщикам и приходится учитывать все факторы.
Иногда к нашим посиделкам с Харбинским присоединяется Тимур. Запросто садится за стол. Наливает себе чай или растворимый кофе и, пожирая один за другим, принесенные мною пирожные, вместе со старым экспертом рассуждает о драгоценных камнях.
Как правило, под конец разговор сворачивает на Люси. Это алмаз в полтора километра в диаметре. Десять миллиардов триллионов карат. Самый большой во Вселенной.
– Сжатое ядро звезды. Точно такой же, как Солнце. Что такое Земля по сравнению с этим кристаллом? Весит он явно больше в миллион раз! – философствует вслух Харбинский. Гладит себя по абсолютно лысой башке. Причмокивает губами.
– Сгусток кристаллизованного углерода, – кивает Тимур и как мальчишка выдыхает запальчиво. – Но если бы послать к Люси экспедицию, отломить киркой хотя бы кусок, и обратно…
В серьезных глазах просыпаются бесенята. И Тимур азартно разрабатывает новую спецоперацию к белому карлику.
– А сколько их в космосе летает, – вздыхает тоскливо. – Хоть бы к нам один залетел.
– У нас тут так уже переизбыток алмазов, – тихо напоминает Харбинский. А Тимур отмахивается весело.
– Да знаю я!
– Ты там как? Справляешься? – раздается в трубке серьезный голос моего учителя.
– Да вроде, – тяну я печально. И сама не понимаю, на какой вопрос отвечаю. Что Леонид Иванович имеет в виду? Скоропалительный отъезд моего Манучарика? Или бриллиантовое паве?
– Сейчас зайду, – бросает он торопливо. А через пять минут, усевшись рядом, придирчиво разглядывает каждый камень.
– Хорошая работа, Люба, – кивает, разложив по шаблону бриллианты. – Очень хорошая, – добавляет довольно и серьезно спрашивает. – Куда Тимур уехал, не знаешь?
– Нет, – вру, не краснея.
– Придется обратиться к Альбине, – морщится Леонид Иванович.
Мачеху у нас на «Алмазе» терпеть не могут. Это у себя в банке она королева. Но сотрудники, зная о нашем родстве, в моем присутствии стараются ее не крыть. Но мне доподлинно известно: Круэлла – не самое обидное прозвище.
– Он через пару дней должен вернуться, – выдаю я желаемое за действительное.
– А-а, ну хорошо тогда. Подожду, – довольно кивает старик, собираясь к себе. И в дверях сталкивается с длинноногой секретаршей Тимура.
– Люба-а, – делая страшные глаза, тянет она жеманно. – Там приехали из полиции. Марат предупредил, что с ними работаешь ты. Я звонила Тимуру Семеновичу, а он вне зоны доступа.
– Выйдите, пожалуйста, Юлия, – наседает на нее Харбинский. – Посторонним вход запрещен. Вон табличка висит на двери.
– Да как вы смеете! – негодующе вопит секретарь. – Я пожалуюсь Манучарову. Он вас в порошок сотрет.
– А вас уволит, – сердито отрезает Харбинский и бросает резко. – Выйди, коза!
– Я сейчас приду в переговорную, – киваю секретарю и тут же получаю гневную отповедь.
– Ты кто вообще такая? Мнишь тут из себя!
– Никто, – соглашаюсь спокойно. – Как и любой сотрудник.
И выпроводив из кабинета посетителей, запираю толстую сейфовую дверь.
Спешу на ресепшн, где меня уже ждет розовощекий молодой капитан.
– Любовь Андреевна, нужна ваша помощь, – улыбается весело. А глаза пронизывают изучающим колючим взглядом.
Уже в переговорной достает из портфеля ничем не примечательную коробку, а из нее – браслет.
– Что тут за камни, не подскажете?
Включаю настольную лампу, придвигаю лупу, закрепленную на массивной подставке. Обычно здесь мы принимаем клиентов. Оцениваем камни, составляем смету заказа.
Взяв в руки браслет с овальными одинаковыми камнями, обсыпанными по периметру бриллиантами, внимательно смотрю на подсвеченную кровавую поверхность.
Сколько народу полегло из-за этого набора! А камням все равно. Они сияют, как и прежде.
– Это шпинель, – говорю, рассматривая каждую грань. У рубинов они более четкие, и свет, преломившись, изменяет окраску камня. Здесь же налицо самая обычная шпинель. Классика жанра!
– Слушай, – наклоняется ко мне капитан. – Напиши, что это рубины. Никто ничего не узнает. Что тебе стоит, а?
– Не могу, – печально качаю головой и теперь понимаю, почему Тимур попросил меня провести оценку.
– Да ну? – криво усмехается полицейский. – Окажи помощь следствию.
– Мне кажется, – строгим взглядом впиваюсь в собеседника. – Моя помощь заключается в
